– Я решила, что даже если ты не запомнишь, как Уильям играет, то все-таки впитаешь его музыку, – сказала Элс. – Мне тебя пришлось нести, ты всю дорогу проспал и не разомкнул в церкви глаз, все лежал, положив голову мне на грудь. Ты проспал весь концерт, Джеки, два часа органной музыки! Не слышал ни единой ноты! Интересно, ты что-нибудь помнишь?
– Боюсь, почти ничего.
Джек помнил, что органист в Аудекерк не видит прихожан, так что понимал – отец не видел его в ту ночь. Впрочем, может, и к лучшему – все-таки папа считал тружениц квартала неподходящей компанией для Джека.
Саския и Алиса были куда популярнее Элс – в том смысле, пояснила она, что у них было больше клиентов, – и поэтому няней Джека почти все время была Элс.
– Я к тому же была сильнее их обеих, так что когда тебя нужно было перенести, вызывали меня! – воскликнула Элс; она таскала его из одной кровати в другую. – Я считала тебя одним из нас, такой же проституткой, как мы! Почему? Потому что ты, как настоящая проститутка, никогда не ложился в постель один раз за день, я все время вынимала тебя из одной кровати и клала в другую!
– Я помню, ты чуть не подралась с Фемке, – сказал Джек.
– Я готова была ее убить! Я обязана была ее убить, Джеки! – закричала Элс. – Но Фемке обещала заключить сделку, а так дальше продолжаться не могло. Просто, понимаешь, сделка оказалась плохая – поэтому-то я так и взбесилась. Это же адвокаты – им на справедливость плевать! Для адвоката хорошая сделка – любая, на которую есть обоюдное согласие сторон.
– Но так дальше продолжаться не могло, Элс, ведь ты сама это говоришь, – сказал Нико.
– Пошел ты в жопу, Нико! – парировала она. – Пей свой кофе и помалкивай.
Кофе был отличный, Марике принесла им еще печенья.
– Папа видел меня, когда мы покидали Амстердам? – спросил Джек.
– Папа видел тебя, когда вы покидали Роттердам, Джеки. Он видел, как корабль вышел из гавани. Фемке довезла его до самого пирса, из самой столицы и до самой воды, на своей машине. Саския – другое дело, ей «телячьи нежности» не по нутру, она проводила тебя, меня и твою маму до вокзала в Амстердаме, но больше не собиралась «терпеть эту мелодраму». Она так всегда называла поцелуи и объятия на прощание – «мелодрама».
– Значит, ты поехала с нами на поезде в Роттердам?
– Я проводила вас на пирс, на руках занесла тебя на корабль. Мама твоя, надо сказать, чувствовала себя не лучше папы. Сделку-то заключили целиком и полностью на ее условиях, она могла быть довольна – но только тут до нее наконец дошло, что в тот день она видит Уильяма в последний раз.
– Ты видела папу на пристани?
– Эта сука Фемке осталась в машине, а папа вышел к воде, – сказала Элс. – Он рыдал, рыдал не переставая, он был просто вне себя от горя. Он упал на землю, я его еле подняла, запихнула, как ребенка, в «мерседес» адвокатши.
– А у Тату-Петера правда был «мерседес»? – спросил Джек.
– «Мерседес» Тату-Петера не годился «мерседесу» Фемке в подметки, Джек. Фемке отвезла твоего папу обратно в Амстердам, а я вернулась домой на поезде. У меня перед глазами все стояла эта картина – ты машешь мне рукой с палубы, а я машу тебе. Ты-то думал, что машешь мне, а на самом деле прощался с папой. Нико, ничего сделочка-то получилась, а? – резко спросила она полицейского.
– Но так дальше продолжаться не могло, – сказал он снова.
– Пошел ты в жопу, Нико! – повторила Элс.
Вернувшись в «Гранд-отель», Джек обнаружил два факса на свое имя. Он прочел их в неправильном порядке, отчего запутался. Первый прочтенный факс был от Ричарда Гладштейна, продюсера. Боб Букман посылал ему копию сценария по «Глотателю».
Дорогой Джек,
Пожалуйста, не уезжай никуда из Амстердама! Давай встретимся втроем, ты, я и Уильям Ванфлек? Я знаю, ты с Бешеным Биллом раньше работал. Мне кажется, что «Глотатель» – нечто вроде римейка, по-моему, Римейк-Монстр идеальный режиссер для нашего фильма. Подумай, подумай хорошенько! Наш ведь фильм – это как бы римейк порнофильма, но сам не порнофильм. Мы же порнографии никакой показывать не будем, но сами отношения Джимми Стронаха и Мишель Махер – ведь это чистой воды порнуха, разве не так? У нее «слишком маленькая», у него «слишком большой», великолепно! Надо нам все это обсудить. Но ты мне сначала скажи, что думаешь про Голландского Психа. Знаешь, он сейчас в Амстердаме, и ты тоже в Амстердаме. Если тебе нравится мысль нанять Ванфлека режиссером, я с радостью к вам прилечу.
Ричард
Все стало куда понятнее, когда Джек прочел второй факс, который следовало читать первым. Его прислал Боб Букман из Си-эй-эй.
Дорогой Джек,
Ричард Гладштейн просто влюбился в твой сценарий по «Глотателю». Он хочет обсудить с тобой, кого взять режиссером. У Ричарда совершенно безумная – впрочем, может, и не совсем безумная – идея пригласить Бешеного Билла Ванфлека. Позвони мне и Ричарду.
Боб
Джек так обрадовался, что немедленно позвонил Ричарду Гладштейну домой, подняв его с кровати (в Лос-Анджелесе в это время было раннее утро).
Бешеному Биллу Ванфлеку перевалило за семьдесят, он уехал из Беверли-Хиллз и вернулся в Амстердам. Уже несколько лет ему никто из Голливуда не звонил. Римейк-Монстр продал свою уродину на Лома-Виста-Драйв, видимо, что-то случилось с борзыми. Джек помнил, как псы бегали по всему особняку, поскальзываясь на отполированном полу.
Что-то точно случилось с поваром и садовником Бешеного Билла, супругами из Суринама. Кто-то из них утонул в бассейне у Билла, сообщил Джеку Ричард Гладштейн, то ли миниатюрная женщина, то ли ее муж (а может, и борзая!).
В общем, Голландский Псих вернулся на голландскую родину и нашел себе юную голландскую женщину, много младше его. Он снимает телесериал, его с бешеным успехом показывают по нидерландскому телевидению; по описанию Ричарда Гладштейна Джек решил, что Ванфлек снял римейк «Грехов Майами» в амстердамском квартале красных фонарей.
Ричард долго объяснял Джеку, как непросто будет уговорить «Мирамакс» нанять Уильяма Ванфлека – при том условии, что он их с Джеком устроит. Однако сама идея ему нравится – Джеку она тоже понравилась, они оба согласились, что с Биллом откроются любопытные перспективы. А Боб Букман тем временем, оказывается, уже послал Римейк-Монстру сценарий.
Ричард и Джек придумали пригласить на главную женскую роль Лючию Дельвеккио.
– Ей придется скинуть килограммов десять, – сказал Джек.
– Она как раз ищет повод это сделать! – воскликнул Гладштейн. Еще бы не ищет, подумал Джек, Голливуд кишит бабами, которые мечтают скинуть килограммов десять, только повода никак не могут найти.
Чем больше Джек думал о Бешеном Билле, тем больше ему нравилась эта идея. С римейками Римейк-Монстра была большая, но зато единственная проблема – его собственные сценарии. Он не просто передирал их с других, которые были куда лучше, он выходил за все возможные рамки, пытаясь спародировать все, что только можно, – короче говоря, Билл просто не знал меры. А если для тебя в оригинале нет ничего святого, то зрителям не в кого влюбляться в твоем кино. Напротив, в Эмминой истории была большая доля нежности и жалости – и по отношению к «сценарных тонн глотателю», у которой «слишком маленькая», и по отношению к порнозвезде, у которого «слишком большой». Бешеный Билл еще ни разу не снимал фильм по сценарию, пронизанному любовью и нежностью.
