Малыш снова попросился к папе на руки, тот тут же подхватил его, мальчик зарылся лицом папе в шею и закрыл глаза, словно собирался заснуть прямо тут. Час был поздний, и он, наверное, заснул бы где угодно в какой угодно позе.
Джек открыл им дверь, надеясь, что муж не станет бросать последний взгляд на расхристанную кровать; разумеется, новоиспеченный рогоносец так и поступил.
Уходя, он сказал Джеку:
– Полагаю, этот ваш Джимми Стронах «плохой парень».
И ушел, а малыш у него на руках напевал песенку по-фински.
Джек пошел в туалет и спустил воду, заметив, что мальчик залил все туалетное сиденье и вокруг него (разумеется, он и не подумал сиденье поднять, как это водится у четырехлетних мальчиков). Джек повторял, как «Отче наш», что ребенок Марии-Лизы – нормальный четырехлетний парнишка (вел он себя совершенно нормально) и что он ничего не запомнит об этой ужасной ночи.
Он всю комнату обыскал в поисках бумажки с номером мобильного Марии-Лизы; обнаружив ее, он немедленно набрал номер. Стоит ее все-таки предупредить, что муж и сын нанесли ему визит. Мария-Лиза сняла трубку, она оказалась дома и места себе не находила от беспокойства – ни мужа, ни сына!
Джек доложил ей, что муж выглядел чрезвычайно расстроенным, но вел себя безупречно, а ребенок выглядел сонным, но, конечно, ничего не понял из происходящего.
– Почему ты не сказала мне правду? – спросил он напоследок.
– Правду! Он, видите ли, хочет знать правду! Он смеет говорить мне слово «правда»! Что ты вообще смыслишь в правде? – заорала она в ответ.
Путь от отеля «Торни» до аэропорта Джек проделал в темноте. Часы показывали раннее утро, но казалось, в аэропорту полночь; наверное, шел дождь. Едва рассвело и самолет оторвался от земли, Джек увидел в иллюминатор припорошенные снегом леса.
Он думал, что ничего не хочет больше знать, он и так слишком много узнал о том, что происходило двадцать восемь лет назад на самом деле. Нет, хватит с меня правды, думал Джек, я этой правды наелся на всю оставшуюся жизнь. Он не хотел лететь в Амстердам, но самолет – не автобус, остановок по требованию не предусмотрено.
Глава 30. Сделка
В свой второй визит в Амстердам Джек остановился в «Гранд-отеле» на Аудезейдс-Фоорбургвал, в двух минутах ходьбы от квартала красных фонарей. Как и в Финляндии, лило, Джек гулял по кварталу, увлажняемому утренним дождем. Туристов на улицах почти не было – видимо, мокнуть не хотелось.
Ошибиться относительно того, что предлагают гостям проститутки, невозможно – ради чего они стоят в нижнем белье и таких позах в витринах и дверях? Но, несмотря на всю очевидность намерений раздетых и игривых женщин, Джек был уверен – четырехлетнего мальчика, которого он только что повстречал в Хельсинки, вполне можно убедить, что девушки из витрин дают мужчинам советы (как когда-то убедили Джека).
Труженицы квартала стояли в молчании – никто не пел, гимнов с молитвами от них ожидать не приходилось. Джек не увидел ни одной девицы, по виду которой стало бы ясно – она сегодня вышла на панель впервые и намерена побыть проституткой лишь в этот, единственный день.
Женщины махали Джеку, улыбались, подмигивали – но если ты не махал им в ответ и не улыбался, а просто шел мимо, не смотря в глаза, то сразу отворачивались. Пару раз Джек услышал, как его называют по имени.
– Это не Джек Бернс? – спросила как бы сразу у всей улицы какая-то проститутка, но ей никто не ответил.
Другие произносили его имя с утвердительной интонацией, но Джек не мог понять остального – говорили по-голландски, а может, на каком-то другом языке, но не на английском (большинство девушек не походили на голландок).
Джек дошел до Зеедейк, просто чтобы убедиться, что «Де Роде Драак» – «Красный дракон», старинный тату-салон Тату-Тео, и в самом деле почил в бозе. Он легко нашел крошечную улицу Синт-Олофсстеег, но там ничего не осталось – салон Тео давным-давно переехал на соседнюю улицу Ниувебрухстеег. Джек отправился туда, поглядел на новый салон, но заходить не стал, а спросил ближайшую проститутку, кто там хозяин. Ему ответили, что дела ведет некто Эдди, кажется, второй сын Тату-Петера.
– Да-да, его зовут Эдди Функ, – сказали Джеку в другом месте, из чего он сделал вывод, что Эдди не родственник Тату-Петеру; впрочем, это все равно, кем бы Эдди ни был, он не сможет помочь Джеку.
Тату-Петер умер в День святого Патрика в 1984 году – эту новость Джек вычитал в тату-журнале, найденном им с Лесли, когда они разбирали после смерти Алисы ее вещи.
– Вот послушай, – сказал ей тогда Джек. – Тату-Петер родился в Дании. Я и не знал, что он датчанин! А перед тем, как уехать в Амстердам, он работал у Татуоле.
– Ну и что? – спросила Лесли.
– А то, что я ничего этого не знал! – заорал Джек. – У него был «мерседес», тут написано. А его никогда не видел! Он ходил с палочкой – я не видел палочку ни единого разу! Я вообще не видел, чтобы он ходил! У него, пишут, была жена-француженка, певица! Говорили, она ничуть не хуже Эдит Пиаф!
– Алиса рассказывала мне, он однажды на пехотную мину наступил, – сказала миссис Оустлер. – Потерял ногу, разумеется.
– Тебе она рассказала, а мне – нет! – завопил что есть силы Джек.
– Она тебе вообще ничего никогда не рассказывала, – ответила на это Лесли.
Джек обошел под дождем Аудекерк, но не стал заходить внутрь. Он сам не понимал, зачем тянет время. Рядом с церковью располагался детский сад – совсем новый, когда Джек ходил здесь двадцать восемь лет назад, его не было. Зато проституток на Аудекерк-сплейн стало куда больше.
Джек без труда нашел полицейский участок на Вармусстраат, но и туда не стал заходить. Он еще не был готов к разговору с Нико Аудеянсом; он не знал даже, работает ли тот до сих пор в полиции и вообще жив ли.
Джек прошелся по Вармусстраат по направлению к площади Дам; на углу Синт-Анненстраат он замер – на том самом месте его мама, Саския и Элс столкнулись с Якобом Брилем, человеком с молитвой «Отче наш» на груди и Лазарем, выходящим из гроба, на животе. Такие картины не забываются, даже если ты видел их единственный раз в четыре года.
– Знай, у Господа тебе уготована такая же судьба, как тем, с кем ты водишь дружбу! – провозгласил Якоб Бриль, обращаясь к Алисе.
– Почем тебе знать, какая у Господа для кого уготована судьба! – возразила Элс Брилю.
Так запомнил Джек. Но кто знает, было ли все это на самом деле?
Музей татуировок располагался на Аудезейдс-Ахтербургвал, в двух минутах ходьбы от Джекова отеля. Там было тепло и уютно, а татуировок и всего с ними связанного оказалось больше, чем в самом богатом тату-салоне. В полдень, как только музей открылся, Джек встретился там с Хенком Шиффмахером, и тот провел его по экспозиции. Его салон «Дом боли» располагался тут же, при музее; для сегодняшнего Амстердама Хенк был то же, что некогда – Тату-Петер (Эдди, конечно, унаследовал его салон, но не славу). В Амстердаме – и не только – все уважающие себя татуировщики знали Хенка, здоровенного мужика с бородой, как у заправского байкера, и длиннющими волосами. На левом бицепсе у него красовалась смерть – череп с чем-то вроде женской груди во лбу, изрыгающий пламя, на правом предплечье – кинолента, выпадающая из коробки. Были у него и другие татуировки – как открытки из мест, где он побывал, – но Джек запомнил только эти две.
