– Что вы делаете! Мальчик ужасно напуган! Он такой маленький, вы что! – кричала когда-то Бонни Гамильтон своей сестре и Джинни Джарвис, пока те пытались добиться чего-то непонятного от его крошечного пениса.
Рядом с миссис Машаду Джек и сейчас оставался напуганным маленьким мальчиком. Она обошла вокруг него, словно готовилась провести свою любимую борцовскую атаку, она прихватила снизу его левую руку, и толстые пальцы ее левой руки сомкнулись на правом запястье Джека. Он знал, как она хочет завалить его, но не имел сил заставить себя ожить; он ничего не сделал.
Миссис Машаду надавила лбом ему на грудь, ее голова – покрытая серыми вьющимися волосами – уперлась ему в горло. Джек удивился – какая она, оказывается, маленькая, а когда они в последний раз танцевали с ней этот танец, Джек был ее ниже. Ченко тогда кричал ему, повторял как заведенный:
– Держи ее руки, я сказал, руки держи! Не стой на месте, ходи кругом! Не опирайся на нее, Джеки!
Нынче на уме у миссис Машаду была не борьба. Схватив Джека за правую руку, она потащила ее к себе под блузку; круглым носом она сдвинула его галстук и зубами расстегнула верхнюю пуговицу рубашки. Джеку показалось, что от ее волос пахнет анчоусами. Но тут его рука коснулась ее отвислых грудей, а сразу за этим ее язык лизнул его грудь; и тогда в Джеке проснулось нечеловеческое к ней отвращение, которое наконец дало ему силы оттолкнуть ее.
До этого мига Джек не верил в феномен так называемой «восстановленной памяти» – в то, что пережитые в детстве надругательства и акты насилия никуда не исчезают, а лишь на некоторое время забываются, чтобы потом снова возникнуть у тебя перед глазами, причиняя нестерпимую, чудовищную боль, словно ты снова маленький и тебя снова насилуют, только уже сейчас, в настоящем. Отпрянув от миссис Машаду во тьме коридора своей бывшей школы, Джек вспомнил этот ее фокус с пуговицей. Вспомнил, как она расстегивала ему зубами пуговицы на рубашке и молнию на штанах – она много чего умела выделывать зубами и ртом. Все это Джек когда-то старательно изгнал из памяти – но, как выяснилось, не навсегда.
– Мистер Пенис, вам ли быть жестоким! – прошептала миссис Машаду. Джек отступал, она шелестела за ним следом в своих кедах без шнурков – и вдруг остановилась. Не глупое упрямство Джека, не его бессильные попытки оттолкнуть ее – нет, ее остановило что-то другое. Она глядела не Джеку в лицо, а мимо, ему за спину; едва он обернулся, чтобы посмотреть, что она заметила, как ее и след простыл.
Ей же под семьдесят или даже больше, подумал Джек; как она могла так проворно двигаться, сохраняя былую пружинистую походку? Наверное, поворот коридора был ближе, чем Джек предполагал? А может, все еще проще – миссис Машаду и вовсе ему привиделась.
Как бы то ни было, Джек не слышал, как сзади к нему подъехала инвалидная коляска. В общем, не удивительно, что в здании, полном призраков, все передвигаются бесшумно.
– Джек, – сказала сидящая в кресле, – на тебе лица нет! Ты видел привидение?
Джек думал, это миссис Малькольм – все не отстает, все хочет защитить несчастных девочек от его похотливых посулов, от его намерения осквернить их девственные лона. Вместо нее в кресле оказалась симпатичная дама лет сорока, в черном брючном костюме, какие приняты у агентов по продаже недвижимости.
Бонни Гамильтон загодя оставила свою коляску рядом с часовней в каком-то укромном месте и дохромала до скамьи последнего ряда, никем не замеченная. Своим успехом в бизнесе, как она потом рассказала Джеку, она обязана, среди прочего, следующему приему: она оставляла кресло у парадного входа и старательно хромала с клиентами по всему дому, перехрамывала вслед за ними из комнаты в комнату и даже – в точном соответствии с издевательской шуткой миссис Оустлер – вверх и вниз по лестницам.
– Клиенты, наверное, жалеют меня, – шутила Бонни, – видимо, они не в силах обидеть калеку, как говорится, не хотят приправить увечье унижением и поэтому покупают как миленькие.
Напротив, на публике Бонни Гамильтон весьма успешно умела скрывать свою хромоту; она навострилась покидать коляску и возвращаться в нее так, чтобы никто не видел ее на ногах. Сидя в кресле, она выглядела красиво и элегантно, Джеку она показалась такой же божественно прекрасной, как в тот день в общежитии.
Джек до сих пор не мог произнести ни слова, его трясло от встречи с миссис Машаду – реальной или привидевшейся; его трясло и оттого, каким чудовищным потоком обрушились на него вдруг все до единого воспоминания о том, что она с ним вытворяла. С какой четкостью предстали перед ним все эти пропитанные болью и ужасом картины! И после всего этого кто оказывается его спасителем? Бонни Гамильтон, которая единственная пыталась защитить девятилетнего Джека от своей сестры и Джинни Джарвис!
Нет, это было уж слишком. Джек упал на колени и зарыдал. Бонни подъехала поближе и обняла его голову. Наверное, она решила, он плачет из-за нее, из-за того, что она напомнила ему, как ее сестра с подругами заставили его кончить Пенни промеж глаз – а это воспоминание до сих пор причиняет ему боль! Частично она оказалась права – добавленное к боли от утраты воспоминание об ужасе потери девственности в девичьем же общежитии лишило Джека сил сдерживать слезы.
– Джек, я все время думаю, каждый день своей жизни – как ужасно, что мы тогда с тобой сотворили! – воскликнула Бонни. Он пытался сказать ей, что все не так, но Бонни показалось, он пытается вырваться, и она лишь сильнее обняла его.
– Нет, нет, не надо бояться! – сказала она ему. – Я не удивлена, что ты плачешь, увидев меня, что ты переодеваешься в женщин и делаешь прочие странные вещи! После того, что мы с тобой сделали, – как тебе не быть странным? Разумеется, ты ведешь себя не так, как обычные люди!
Девушка совсем потеряла разум, подумал Джек, пытаясь вдохнуть; она схватила его за волосы обеими руками и зажала голову между бедрами. Силушки хоть отбавляй, судя по всему, регулярно качается. Но бороться с женщиной в инвалидном кресле – увольте; Джек целиком отдался на ее волю.
Бонни наклонилась к нему и прошептала на ухо:
– Джек, но мы можем излечить тебя, помочь тебе навсегда обо всем забыть. Я говорила об этом с психиатром. Он сказал, что нам просто нужно сделать следующий шаг.
Он спросил:
– Какой?
Но Бонни не услышала, он говорил куда-то в сиденье кресла; она просто погладила его по голове.
– Нормальный, обыкновенный секс, Джек, – вот что нам нужно. Это излечит тебя от этих болезненных воспоминаний.
Боже мой, Джек дорого бы дал, лишь бы Эмма могла слышать эти слова! Она бы умерла от хохота, кончила десять раз подряд, узнав, что людям помогает нормальный секс!
Но ведь это судьба, не правда ли? Разве не Бонни и Джек однажды заглянули друг другу в глаза и не смогли отвести взгляда? Подумать только, он тогда ходил в четвертый класс, а она в двенадцатый!
Кроме того, он же Джек Бернс, про него говорят, он спит со всем, что движется. Подумайте, что пережила бы Бонни Гамильтон, калека, отвергни он ее сейчас?
