С фотографии укоризненно смотрела Эмма, ей семнадцать, Джеку тогда было десять, он собирался в Реддинг. Эмма в лучшей своей форме за всю жизнь, на щеках ожоги от матов, наверное, работа Ченко или «минских».
Лесли вышла из душа в гостиничном халате, с мокрыми волосами.
– Хороша, а? – проговорила она.
– Снимала Шарлотта Барфорд, – сказал Джек.
– Наверное, она не одну такую сняла?
– У меня была подружка, она заставила меня их все выкинуть.
– Она-то думала, ты в самом деле выкинул все.
– Еще бы.
– Такой знаменитости, как ты, не стоит хранить такие фотки как попало, – сказала миссис Оустлер. – Но я не стану ее за тебя выбрасывать. Фотографии Эммы я вообще выбрасывать не буду.
– Еще бы.
Джек встал, как был, голый, у окна, посмотрел на парковку, потом вдаль, где в небо возносилось неподвижное по утрам колесо обозрения, словно скелет динозавра. В Санта-Монике никто не вставал рано.
Миссис Оустлер подошла и стала рядом, взяв его за пенис обеими руками, через две секунды он у Джека стоял. Какое же это все предательство по отношению к Эмме! Осознав это, Джек заплакал. Совершенно обнаженная Лесли терлась о него, и если бы она захотела заняться любовью, он не стал бы ей отказывать; поэтому, наверное, он и плакал. Обещания, данные им Эмме и маме, гроша ломаного не стоили.
– Бедный Джек, – с едким сарказмом сказала миссис Оустлер, отпустила его и оделась. Такие короткие волосы сохнут в два счета. – У тебя будет трудный день, думаю, у «душеприказчиков по литературной части» тяжелая работа.
Джек плакал бы круглые сутки, но только не рядом с ней. Он вытер слезы и оделся, затем убрал фотографию Эммы в карман рубашки.
– Алиса, конечно, позвонит, когда я буду еще в воздухе, – сказала миссис Оустлер. – Она захочет узнать, как мы провели вместе ночь – как мы не спали друг с другом в том самом смысле слова.
– Я знаю, что сказать.
– Уж ты меня не подведи. И главное – поговори с ней. Задай ей все вопросы, какие только можешь, пока есть время.
Джек промолчал. Он пошел в ванную, запер дверь, умылся, сказал спасибо миссис Оустлер, что та оставила ему пасту (но не щетку, ее, наверное, убрала в чемодан), почистил зубы пальцем, прополоскал рот, услышал, как захлопывается дверь номера, вышел из ванной. Лесли и след простыл.
Ему не сразу удалось уйти из «Шаттерса», хотя миссис Оустлер оплатила номер: внизу его ждали папарацци. Слава богу, они прозевали Лесли. Кто-то, видимо, видел их прошлой ночью в «Уан-Пико» и решил, что ночевать они будут в «Шаттерсе».
– Кто была эта баба, Джек? – спрашивал какой-то назойливый говнюк с камерой.
Еще одна группа папарацци, побольше, ждала его на Энтраде, Джек не удивился – странно, что они вчера там не оказались, могли бы проследить их с Лесли до «Шаттерса». Он снял белье с Эмминой кровати, положил стирать, вообще немного привел комнату в порядок. Позвонила мать, оторвала его от приготовления завтрака; он сказал ей, что Лесли уже в самолете, что они провели вместе ночь, успокаивали друг друга.
– Успокаивали? Ты ведь не спал с ней, Джек?
– Разумеется, нет! – с деланным возмущением ответил Джек.
– Ведь Лесли, она… как это сказать… порой не очень оглядывается на правила.
Джек мог только догадываться, как отреагировала бы Лесли, услышь она сейчас маму. Он-то думал, что в их паре как раз Алиса главная по вопросу «не оглядываться на правила». Но Джек промолчал. Он знал, что ему надо поговорить с мамой, но не знал, что сказать.
– Лесли сказала, что я должен с тобой поговорить. Она сказала, что я должен все у тебя спросить, пока есть время!
– Боже, какую глупую ночь вы провели! – воскликнула Алиса.
– Мам, поговори со мной.
– Так мы говорим, милый.
От нее все как от стенки горох. Когда-то Джек пытался разузнать у нее все, а она не хотела его ни слышать, ни видеть. Теперь же он не хотел разделить с ней ее ношу. Ему плевать на все, что она хранила от него в тайне, – в самом деле, зачем ему все это? Когда он был маленький, это имело огромное значение, но тогда мама молчала, как каменное изваяние. Теперь роль изваяния перешла к Джеку.
– Если ты хочешь у меня что-то спросить, спрашивай! – сказала она.
– Ты не изменяешь Лесли? Она, я думаю, куда вернее тебе, чем ты ей, я прав?
На самом деле Джека не интересовал ответ, он просто проверял, готова ли мать дать ему прямой ответ.
– Джек, как ты можешь!
– Что за человек был мой папа? Хороший, плохой?
– Джек, я думаю, тебе стоит приехать в Торонто на пару дней, вот мы и поговорим.
– Мам, мы уже говорим, сейчас.
– Милый, ты просто любишь помотать мне нервы.
– В общем, скажи Лесли, что я пытался с тобой поговорить.
– Ты ведь не спал с ней, нет?
Джек очень жалел теперь, точнее, почти жалел, что не спал с Лесли Оустлер, но вслух произнес только:
– Нет, мам.
На этом их разговор, по сути дела, кончился. Джек рассказал ей, что поблагодарил миссис Оустлер за то, что она сделала для него – то есть для них, – мама ответила, как всегда:
– Хороший мальчик, молодец.
Наверное, ему стоило рассказать, как странно Лесли отреагировала на его благодарности, но он не стал.
Джек говорил по радиотелефону, стоя у окна, смотрел на телевизионщиков, приехавших на съемки к нему под двери; они снимали дом. Джек разозлился. Он не слушал мать, а та вещала про какую-то очередную тату-конференцию в Вудстоке, штат Нью-Йорк.
Неожиданно он взял и спросил ее:
– Слушай, помнишь, я был в Реддинге, и однажды ты сказала, что приедешь ко мне, а потом не приехала. Я в Реддинге проучился четыре года, а ты ни разу меня не навестила.
– О, Джек, это целая история, почему я не приехала в Реддинг. Еще бы мне не помнить! Я тебе когда-нибудь расскажу, Джек, это жутко интересно.
Что-то, думал Джек, весь этот треп мало похож на то, что имела в виду миссис Оустлер, когда советовала ему «поговорить с мамой». Не разговор, а порочный круг. Джек прожил с Эммой десять лет, теперь ее нет, а с мамой он говорить не умеет, и она с ним тоже. Они же вообще никогда не говорили друг с другом. Кроме того, Джеку было ясно как божий день – мама не собирается, не желает говорить ему ни-че-го.
Алиса хотела знать, что за обязанности у «душеприказчика по литературной части». Джек понятия не имел.
– Наверное, узнаю, когда займусь этим.
Джек очень удивился – на автоответчике было лишь одно сообщение. Он прослушал его, не кладя трубки. Говорила Милдред Ашхайм, порнопродюсер. Ее голос так походил на голос покойной сестры, что Джек на миг решил, что это Мира обращается к нему из могилы.
