Миссис Оустлер отлично разглядела засос по телевизору.
– Ты что, загримировать его не могла? – спрашивала она потом дочь.
Церемония состоялась 30 марта 1992 года, и Алиса с Лесли впервые досмотрели трансляцию до конца, хотя Джек говорил им, что не стоит. Он знал, что «Оскара» получит Энтони Хопкинс, но Лесли и Алиса все равно решили своими глазами увидеть, как Джек не выигрывает главный приз.
На церемонии всегда показывают короткий клип про каждого номинированного актера. Джек хотел, чтобы показали его любимый кадр – как Джонни-Джек смотрит на свою жену в зеркало заднего вида. Кэрол одна-одинешенька сидит на заднем сиденье гигантского лимузина, пытаясь привести в порядок волосы и макияж, – клиент из отеля «Беверли-Уилшир» проявил чересчур много энтузиазма. Джек на миг смотрит в зеркало, затем снова на дорогу. Выражение лица – нечто среднее между стоиком и героем «черного фильма» золотых сороковых годов; Джек по праву гордился этим крупным планом.
Но реклама – такая штука, никогда не знаешь, что понравится ребятам из этого отдела. На «Оскаре» показали эпизод «Джонни-шлюха» – как он, взяв за грудки администратора в отеле «Полуостров», выдыхает ему в лицо пары бурбона.
– Я тебе кое-что скажу, красавчик, – говорит Джонни-шлюха хриплым, пропитым бабьим голосом, – Лестер Биллингс заплатил по счетам и выехал из вашей забегаловки, вот чего! Но зато чё у него в номере! Ой, мама, ты не поверишь – там тааакой срач!
– Золотой кадр, – сказала Эмме и Джеку Мира Ашхайм, когда они наткнулись на нее на оскаровском приеме в «Мортонс». Они сто лет провели в очереди на вход – к ресторану выстроилась целая улица лимузинов.
Джек не понял, о чем она.
– Золотой кадр? – повторил он.
– Ну да, он же у нас канадец, растолкуй ему, – сказала Мира; тут Джек заметил, что рядом с ней сидит ее сестра Милдред.
«Две крутые старые тетки, которые правят миром», – скажет ему потом Эмма.
– В порнографии, – взяла академический тон Милли Ашхайм, не глядя на Джека, – золотой кадр – это сцена, когда главный герой кончает. Если ты добился этого, твой фильм ждет успех. Нет – не получишь ни шиша. Или твой актер показывает товар лицом, или нет.
– А как называется, когда актер не показывает товар или не может его показать? – спросила Эмма.
– Никак не называется, – ответила Милли. – Потому что ты обязан дать своему режиссеру снять золотой кадр.
– Перевожу специально для тебя, Джек, – в твоем фильме это кадр, где ты играешь проститутку, – снисходительно сказала Мира; наверное, злилась на Джека, что он ее не узнал (ну еще бы, пришла в «Мортонс» без своей вечной бейсболки).
– А-а, теперь я понял, – сказал Джек. Ему очень хотелось поскорее уйти, да и Эмме тоже, Джек это почувствовал – она держала его за руку. Две крутые старые тетки внимательно изучали ее, выражение лиц откровенно людоедское.
– Ты сегодня не выиграл, Джек, но это не важно, – продолжила Мира, не сводя глаз с Эммы.
– Неверно, – поправила сестру Милли, – на свете нет и не может быть ничего важнее, чем выиграть здесь.
– Ну, нам пора, нас ждут на другом приеме, – сказала Эмма. – Где народ помоложе.
– Отличный засос, – сказала Эмме Милдред Ашхайм.
– Спасибо, – сказала Эмма. – Это мне подарок от Джека, он на такие мастак!
Милдред перевела свой рентгеновский взгляд на Джека.
– Симпатичный, не правда ли? – спросила сестру Мира. – Сразу понятно, отчего вокруг него такой шум.
Джек готов был поклясться, что Милли обдумывает, как бы ей отреагировать на слово «симпатичный». Джек знал – в ее мире слово «симпатичный» не комплимент, а смертный приговор.
– Знаешь, как девица он симпатичнее, – сказала Милдред Ашхайм, вернувшись к изучению Эммы, на него ей было плевать. Джек подумал, наверное, она решает, что будет лучше – раскрыть тайну или нет.
Тут Мира возьми и скажи:
– Милли, ты просто мне завидуешь, потому что я встретила его первая.
Ну вот мне и конец, подумал Джек. Но его ждал сюрприз. Милдред смерила его испепеляющим взглядом (только затем, чтобы дать ему понять – она ничего не забыла, в том числе и малые размеры его болта), но не сказала сестре ни слова про ту пробу. Взгляд был не просто испепеляющий – она подчеркивала, что на нее Джек произвел самое негативное впечатление и что она не изменила своего вердикта ни на йоту; просто покамест не время вынимать этот козырь из рукава.
– Мира, ради бога, сегодня же оскаровский вечер, надо дать детишкам вволю повеселиться, – сказала Милли.
– Да, нам пора, – заторопилась Эмма.
– Спасибо, – сказал Джек, обращаясь к Милдред Ашхайм.
А та снова уставилась на Эмму, Джеку только рукой помахала. Он думал, она скажет что-нибудь им вслед, так сказать, произведет выстрел в спину, например, «Счастливо, короткоболтовый», но Милли промолчала.
– Помяни мое слово, Милдред, будущее Джека Бернса – целая жизнь из золотых кадров, – услышал Джек голос Миры.
– Может быть, – ответила Милли, – но я все равно говорю, как девица он смазливее.
– Конфетка моя, выкинь этих старых потаскух из головы, они несут чушь, – сказала Джеку Эмма, оказавшись в машине.
Они плыли посреди лимузинного моря. Джек не знал, куда они едут, ему было плевать – пусть корабль ведет Эмма, у нее это отлично получается.
После такой ночи Джек ожидал наутро звонков от всех своих знакомых – даже от тех, кого давно забыл (особенно от тех, кого забыл!). Но на связь вышли немногие. Каролина Вурц, впрочем, позвонила Алисе:
– Пожалуйста, передай Джеку, я считаю, победу заслужил он, а не этот людоед! Подумать только, «Оскар» за каннибализм! Куда мир катится!
Вернувшись домой в Санта-Монику, Джек и Эмма нашли на автоответчике единственное сообщение – от мистера Рэмзи. Тот просто проорал:
– Джееееек Бееееернс!
И все. Но Джек был доволен.
Старые друзья по борьбе тоже объявились, но не так быстро. В письме от тренера Клума значилось: «Джек, ты был прав. Борцовские уши на девице не смотрятся». Тренеры Хадсон и Шапиро тоже поздравили Джека. Хадсон выразил надежду, что Джек не принимает женские гормоны и что его груди – накладные, а не имплантированные. Шапиро интересовался, что сталось с красавицей-славянкой, чье имя он забыл, – он надеялся увидеть ее по телевизору на оскаровской церемонии, но ее не показали.
Он, конечно, имел в виду Клаудию, но Джек ничего не знал о ней. Она не вышла на связь, как и Ной Розен (впрочем, Джек и не рассчитывал получить от него весточку). Ни звука и от Мишель Махер. Она пропала, будто не было, – Герман Кастро знал, что она поступила на медицинский, но потерял ее еще в университете. Сам Герман, конечно, написал Джеку – всего одну строчку: «Поздравляю, амиго, ты пробился в финал».
