К этому моменту Эмма выплакала все глаза, не рыдала уже, а выла. В мозгу у Джека мешался грохот нацистских сапог и шуршание когтей ванфлековских борзых по полированному полу особняка на Лома-Виста-Драйв. Джек думал вот о чем – какой именно способ Бешеный Билл выберет, чтобы надругаться над «Дорогой Анной Франк».
Он и представить себе не мог какой! Сценарий Ванфлека погрузил и Эмму и Джека на несколько дней в глубочайшую депрессию.
– Знаешь, пойду-ка я в спортзал, – сказал он Эмме, прочтя сценарий в первый раз.
Эмма ответила своим неподражаемым:
– У меня нет слов, – а затем сказала, что идет работать. Когда Джек вернулся после тренировки, она продолжила: – Я должна была сразу догадаться. Он бы ни за что не дал тебе сыграть Анну Франк.
В день, когда они впервые прочли сценарий и узнали, во что превратится «Дорогая Анна Франк», Джек нашел силы только на спортзал, а Эмма только на свой роман «номер два». Но что там, самого Господа Бога вырвало бы, прочти он сценарий Голландского Психа.
Успех превратил Эмму в совсем уже клинического трудоголика. Она вставала, когда с шоссе начинали доноситься первые звуки утреннего часа пик, и выпивала несколько чашек крепкого кофе кряду, иногда с закрытыми глазами, но всегда с включенной музыкой – обязательно что-нибудь погромче и пометаллюжнее. Джека с ее музыки воротило, но он готов был ее терпеть – все-таки лучше, чем то, что доносится с шоссе.
Эмма писала все утро, кофе служил ей «любимым аппетитоподавителем». Когда сил бороться с голодом не оставалось, она ехала обедать. За едой совсем ничего не пила, зато много ела – и в обед и в ужин (как правило, поздний).
Ей нравилось место под названием «Ле Дом» на Сансет-Стрип, от него пахло старым Голливудом, но там до сих пор водились студийные боссы, агенты и адвокаты, и еще «Спаго» в Западном Голливуде, то есть настоящий «Спаго», первый и неповторимый, на бульваре Сансет. И еще ей обязательно, каждую неделю, требовалась доза «Пальмы» на бульваре Санта-Моника – заведение, слишком дорогое даже для самых успешных писателей; по словам Эммы, там больше агентов, чем омаров в аквариуме и стейков в холодильнике.
Эмма себя не жалела и, как говорится, жгла свечу с двух концов – после обеда шла в спортзал и часа два-три занималась с гирями и гантелями. После гантелей, когда, с точки зрения Эммы, «переваривание пищи завершено», она делала по сотне-другой подъемов туловища из положения лежа (тренировала брюшной пресс). И никакой аэробики – этим она занималась не в спортзале, а на танцполе и в постели поверх снятых на танцполе юнцов.
Для такой большой девочки – не слишком ли большая нагрузка, думал Джек, и поэтому не любил, когда Эмма водила, даже днем. Если она садилась за руль, то неслась во весь опор – и при этом как раз о скорости Джек беспокоился в последнюю очередь.
Эмма обожала бульвар Сансет; еще в Торонто, школьницей из Св. Хильды, она мечтала, как будет гонять по нему. Эмма обожала ездить всюду, куда вел Сансет, – в Беверли-Хиллз, в Западный Голливуд, в Голливуд – куда угодно, лишь бы ехать по бульвару Сансет.
Джек больше всего боялся за нее, когда она ехала домой в Санта-Монику. Он знал, что она сначала объелась, как полоумная, а потом до изнеможения вкалывала в спортзале. Еще Джек боялся поворотов на Сансете, а еще – выхода на Тихоокеанское шоссе, после левого поворота на Чотокву, перед Палисэйдз, уж слишком он круто идет вниз. Там нужно было перестроиться в крайний левый ряд и развернуться.
Происходило все это ранним вечером, как раз в час пик, Эмма совершенно вымотанная после спортзала, а еще накачанная водой (литра четыре как минимум). На Чотокве полно машин, повернуть непросто, плюс, исполнив поворот на три четверти, Эмма видит океан. Джек хорошо ее знал – как только она видит океан, это бесконечное, сверкающее голубое пространство, она сразу забывает про встречные машины. Она же из Торонто, а Лос-Анджелес очаровывает тебя тем сильнее, чем дальше от океана ты жил раньше; и уж конечно, из Торонто ну никак нельзя увидеть Тихий океан.
Джек всегда ждал, пока Эмма не вернется домой, на Энтрада-Драйв, и не сядет писать, и только после этого отправлялся в спортзал сам (иногда ходил в «Золотой», но тщательно скрывал это от Эммы).
В такое время в зале было хорошо, всего несколько человек, из тех, что не пьют, и даже из тех, что не едят. Да, попадались и довольно пухлые экземпляры, но в основном с весами работали тощие, мускулистые девушки, при первом же взгляде на которых можно было ставить диагноз «анорексия». Одна такая рассказала Джеку, что живет на фруктовой диете; каждый день она не меньше часа проводила на тренажере «лестница».
– И что это такое? – спросил Джек.
– Ягоды, чайная ложка меда, нежирный йогурт и еще один банан каждый третий день. Поверь мне, человеческому организму больше ничего не нужно.
Однажды она упала с тренажера и не встала. Один из тренеров по йоге пошутил – у девушки, мол, разом отказал толстый кишечник, от обиды, наверное. Джек помнил, как коллеги-бодибилдеры встречали на улице «скорую помощь» – приветливо махали полотенцами.
Джек сидел на своей обычной диете – в основном белки, чуть меньше углеводов, чем обычно, несмотря на то, что он много работал на беговых и им подобных тренажерах. Гирями он особенно не увлекался – вес брал небольшой, главное, побольше повторений. Он не хотел качать мышцы. Работа, точнее, перспективы ее получить, требовала от него быть «как Джонни Вайсмюллер» – худым и стройным.
У него всегда немного кружилась голова, когда он покидал спортзал; он возвращался к Эмме, и они ехали ужинать. Наутро желудок, как обычно, съеживался. Можно сказать, Джек тоже жег свечу с обоих концов – но иначе, чем Эмма.
Однажды вечером Эмма, пожирая очередную порцию пюре в «Кейт Мантилини», заметила, что Джек не доел салат. Он бросил есть, наблюдая, как ест она, – и на лице его отразился страх, не отвращение, а именно страх. Джек, впрочем, знал, что Эмме больше понравилось бы отвращение.
– Боишься, я обожруся и помру молодая? – усмехнулась она.
– Да нет… – неуверенно произнес Джек.
– Ну а вот я именно такого мнения, – сказала она ему. – Если аппетит не покончит со мной первым, то его дело достойно завершит вагинизм.
– Что ты, ведь от вагинизма не умирают! – сказал Джек, не зная, правда это или нет. Эмма с набитым ртом только пожала плечами и продолжила поглощать пюре.
Глава 22. Золотые кадры
В 1989 году лидерами по сборам оказались «Бэтмен» и «Смертельное оружие – 2», «Оскар» же за лучший фильм ушел к «Шоферу для мисс Дэйзи». В этом же году вышел «Экскурсовод», второй фильм с Джеком Уильяма Ванфлека; никаких наград он не получил. Музей Анны Франк перенесся в Лас-Вегас и превратился в храм давно покойной звезды рок-н-ролла, без затей срисованной с Дженис Джоплин, только покрасивее (ее-то и играл Джек). В храм стекаются ненормальные фанаты дохлого секс-символа: в начале фильма она захлебнулась в собственной блевотине после бурной пьянки. Звали покойную Мелоди, ее группа «Идеальная невинность» начала выступать в битниковских местах Калифорнии, Венисе и Норт-Бич в начале шестидесятых. Сначала они играют фолк-джаз-блюз, затем переходят на психоделический рок и обретают новый дом и зрителей в Сан-Франциско среди «детей-цветов» в 1966 году.
