– Хорошо, – ответил Джек. Он не смел поднять глаза выше талии – уже одна ее талия сводила его с ума. И поэтому он беспрекословно отправился на третий этаж.
– И не задерживайся! – крикнула ему вслед мадам Делакорт. – Я не хочу, чтобы люди говорили, будто я тебя отвлекаю от занятий!
Хорошенькое дело! Будто бы она или Джек в силах держать такие вещи под контролем!
Как обычно, на третьем этаже никого не было. Джек сразу же нашел место, где стояла книга, но тут заметил над корешками пару глаз – они смотрели на него из соседнего прохода.
– Мишель Махер тебе не нужна, – сказала обладательница глаз, – ты и так красавец. Зачем тебе, такому Адонису, красивая девушка? Тебе нужно что-нибудь другое, настоящее!
Что, еще одна судомойка? Джек дернул головой и узнал и голос и глаза – нежно-нежно-голубые. Это была Молли, бывшая подружка Эда Маккарти, «Давленого пениса», как его однажды обозвал Герман Кастро.
– Привет, Молли, – сказал Джек и обошел полку. Теперь они стояли друг против друга.
– Это я тебе нужна, Джек, я должна быть твоей девушкой, – сказала ему Молли. – Я знаю, что ты крепко любишь свою сестру и что она уродина. Ну, так я тоже уродина.
– Ты не уродина, Молли.
– Нет, я уродина, и еще какая, – упорствовала Молли. Она была явно не в себе, да к тому же простужена, ноздри покраснели, и текли сопли. Молли откинулась спиной на полку с книгами, закрыла глаза и прошептала: – Возьми меня.
Джек не знал, смеяться ему или плакать. Он не сделал ни того ни другого, а повинуясь какому-то инстинкту (желанию причинить ей как можно меньше вреда), опустился на колени и засунул голову ей под юбку, зарылся лицом ей в трусики, схватил обеими руками за попу и стянул их.
Итак, вот что случилось – Джек Бернс сделал шестнадцатилетней девочке, десятикласснице, самый настоящий куннилингус, да прямо в школьной библиотеке! Он хорошо знал, что от него требуется, миссис Машаду и миссис Стэкпоул его отлично выучили. Только в этот раз Джек начал первый. Потом чувствовал, как Молли зарылась руками ему в волосы, как она пытается затолкнуть его голову поглубже в себя. Он почувствовал, как она съезжает вниз по полке с книгами, кончив ему в лицо; нечасто такое переживаешь в библиотеке! Хуже всего, Джек даже не знал ее фамилии; он даже не мог написать ей письмо, где все бы объяснил.
Он оставил ее стоять между полками, она едва держалась на ногах. Мишель была высокая, а Молли нет, Джек как раз смог поцеловать ее в лоб, словно маленькую девочку. Он ушел, сказав, что ему нужно срочно готовиться к экзамену по истории; ему показалось, что у нее дрожат колени.
Джек нашел поилку и умылся. Вернувшись на второй этаж, он понял, что отсутствовал слишком много времени и что мадам Делакорт, несомненно, это заметила – как и выражение его лица, четко свидетельствовавшее, что с ним произошло нечто важное.
– Кто это к нам пожаловал, неужто Джек Бернс? – воскликнула мадам Делакорт. – Что ты там такое читал на третьем этаже? Готова поклясться, что угодно, только не учебник по римскому праву.
В ее тоне явственно звучали озорные нотки, ей было любопытно, и она о чем-то догадывалась. Джек подумал, уж не флиртует ли она с ним, и набрался смелости глянуть ей в глаза. Но оказалось, что прочесть выражение лица мадам Делакорт не легче, чем предсказать Джеково будущее. Он знал лишь, что будущее это уже началось и что в нем не будет Мишель Махер – его первой и, возможно, единственной настоящей любви.
Глава 18. Входит Клаудия, уходит миссис Макквот
Джек Бернс смотрел на свои университетские годы словно через телескоп; его цель, объект его желания был еще за горизонтом, и Джеку оставалось лишь ждать. Университет штата Нью-Гэмпшир служил для него перевалочным пунктом, остановкой в аэропорту по пути из точки А в точку Б. Да, Джек показывал отличные академические успехи, даже закончил курс с отличием (чего никогда не смог бы добиться в Эксетере), но все эти годы он жил в себе, отрешенно.
В студенческом театре Джек получил все роли, на которые пробовался, – другое дело, что играть ему хотелось лишь в немногих. Зато он посмотрел все иностранные фильмы в даремском кинотеатре; частенько он хаживал туда один, а если приглашал девушку, то только такую, какая согласна была держать в руках его пенис. Их было немного.
Прежде всего – Клаудия, учившаяся, как и он, актерской профессии. А еще японка по имени Мидори, художница, Джек работал в ее группе моделью – единственным мужчиной-моделью на весь факультет изобразительных искусств. Мистер Рэмзи сказал бы, что здесь Джеку снова выпала возможность сыграть, а ведь ему еще и платили плюс не приходилось слишком сильно сосредоточиваться на своем единственном зрителе; Джек использовал время, когда стоял перед классом, на то, чтобы воображать крупные планы самого себя, учиться держать лицо и так далее. Он очень надеялся, что в дальнейшем в его жизни будет много крупных планов.
Быть моделью – значит тренировать власть разума над телом, и Джек очень старался, чтобы у него не случилась эрекция; это оказалось не так-то просто, но в итоге он овладел этим искусством – надо было сначала дать эрекции начаться, а потом резко ее «отменить». Наверное, именно наблюдение за этими упражнениями Джека и затащило Мидори с ним в кино.
– О Господи, освободи нас из плена наших грехов, – частенько молилась Лотти. Новости от нее давно перестали приходить, даже открыток не было. Джек так и не узнал, что происходило с ней на острове Принца Эдуарда – возможно, ничего особенного.
Эмма научила Джека водить машину – незаконно, разумеется, как привыкла; Джек же получил права при первой возможности. Машины у него не было, поэтому он так влюбился в «вольво» Клаудии. Клаудия ему тоже нравилась, но сердце свое он отдал ее «вольво».
Клаудия вместе с Джеком играла в студенческих пьесах, а ее желание взять в руки пенис Джека, казалось, ничто не могло поколебать. Да, он и спал с ней, конечно, и потому ему было не так странно сидеть с ней в кино с пенисом в ее руках (другое дело Эмма – с ней куда страннее, зато в чем-то увлекательнее). Клаудия возила Джека, куда он только пожелает, а когда он получил права, не жадничая, пускала его за руль.
Несколько раз в неделю Джек ездил в Эксетер тренироваться с борцовской командой и бегать по особой наклонной беговой дорожке. Заниматься борьбой в университете он не хотел – соревнования как таковые его не интересовали, он просто хотел держать приличную форму (вдруг придется защищаться) и вернуть школьному спорту должок. Плюс он стал тренировать в Эксетере новичков, то есть делать для них то, что когда-то сделали для него Павел, Борис и Ченко, а потом тренеры Клум и Хадсон.
Тренер Хадсон при этом не дразнил Джека за неизменное стравливание лимфы из ушей – ведь он сам, в отличие от тренера Клума, был еще какой красавчик и понимал, почему Джек не хочет остаток жизни выглядеть как профессиональный борец, тем более что он собирался стать актером.
– Учитывая мои карьерные планы, разве вы не согласитесь, что стравливать лимфу из ушей практично? – спрашивал его Джек.
