Фрэнк выглядел так, как будто вот-вот упадет в обморок или просто опрокинется, и вдруг все одновременно заговорили, стали хлопать его по спине и ощупывать и чесать Грустеца — все, кроме матери; она стояла у окна и смотрела в Элиот-парк.
— Фрэнни, — сказала она.
— Что, мама? — ответила Фрэнни.
— Фрэнни, — сказала мать, — ты больше не будешь ездить в парке так, как ты только что ездила, поняла?
— Хорошо, мама, — ответила Фрэнни.
— Ты должна сейчас же пойти к черному ходу, — сказала мать, — и попросить Макса помочь найти шланг для лужайки. И набери несколько ведер горячей мыльной воды. Ты смоешь с машины всю грязь, пока она не засохла.
— Хорошо, мама, — сказала Фрэнни.
— Только посмотри на парк, — сказала мать. — Ты вырвала и подавила всю молодую траву.
— Извини, — сказала Фрэнни.
— Лилли… — сказала мать, продолжая смотреть в окно; с Фрэнни она уже закончила.
— Да? — отозвалась Лилли.
— Твоя комната, Лилли, — сказала мать. — Что можно сказать о твоей комнате?
— А-а, — сказала Лилли. — Там полный бардак.
— Этот бардак тянется уже неделю, — сказала мать. — Сегодня, пожалуйста, не выходи из комнаты, пока не приведешь все в порядок.
Я заметил, что отец тихонько улизнул вместе с Лилли, Фрэнни пошла мыть машину. Фрэнк, казалось, был поражен тем, что его триумфальный миг оказался столь быстротечным! Ему, похоже, не хотелось оставлять Грустеца, после того как он воссоздал пса заново.
— Фрэнк… — сказала мать.
— Да, мама, — ответил Фрэнк.
— Теперь, когда ты закончил с Грустецом, может, наведешь порядок и в своей комнате? — спросила мать.
— Конечно, — ответил Фрэнк.
— Извини, Фрэнк, — сказала мать.
— Извини? — удивился Фрэнк.
— Извини, Фрэнк, но мне не понравился Грустец, — сказала мать.
— Тебе он не понравился? — удивился Фрэнк.
— Нет, Фрэнк, не понравился, потому что он мертвый, — сказала мать. — Он очень настоящий, Фрэнк, но он мертвый, а восхищаться мертвыми вещами я не умею.
— Извини, — сказал Фрэнк.
— Господи Иисусе, — сказал я.
— И ты, пожалуйста, — сказала мне мать, — последи когда-нибудь за своим языком, хорошо? Твой язык ужасен, — сказала она, — особенно если учесть, что ты живешь в одной комнате с семилетним мальчиком. Я устала от твоих «жоп», «насрать», «пердеть» и прочее, — сказала мать. — Здесь тебе не физкультурная раздевалка.
— Хорошо, — сказал я и заметил, что Фрэнк ушел; мышиный король ускользнул.
— Эгг, — сказала мать, ее голос притих.
— Что? — ответил Эгг.
— Грустец останется в твоей комнате, Эгг, — сказала мать. — Я не хочу больше пугаться, — сказала она, — и если Грустец покинет эту комнату, если я увижу его где угодно, но только не там, где я ожидаю его увидеть, то есть здесь, то его больше не будет.
— Ладно, — сказал Эгг. — Но я могу взять его в Вену? Ну то есть, когда мы туда поедем, могу я взять с собой Грустеца?
— Полагаю, он должен будет поехать.
В ее голосе я услышал такое же смирение, как во сне, когда мать сказала: «Больше никаких медведей», а потом уплыла на белом ялике.
— Во дает! — сказал Младший Джонс, когда увидел Грустеца, сидевшего на кровати Эгга в одной из маминых шалей и с эгговской бейсбольной кепкой на голове.
Фрэнни привела Младшего в отель, чтобы тот посмотрел на чудо, сотворенное Фрэнком. С Младшим пришел и Гарольд Своллоу, но где-то потерялся; он куда-то не туда повернул на втором этаже и вместо того, чтобы попасть к нам в квартиру, бродил по отелю. Я пытался заниматься, сидя за своим письменным столом; я готовился к экзамену по немецкому и старался не обращаться к Фрэнку за помощью. Фрэнни и Младший пошли искать Своллоу, а Эггу разонравился нынешний костюм Грустеца — он раздел пса и начал все сначала.
Наконец Гарольд Своллоу нашел дорогу к нашей комнате и взглянул через дверь на Эгга и меня и на Грустеца, сидевшего раздетым на кровати. Гарольд никогда раньше не видел Грустеца, ни мертвым, ни живым. Он с порога позвал собаку.
— Эй, собачка! — крикнул он из дверей. — Иди-ка сюда! Ко мне!
Грустец улыбался Гарольду, явно собираясь вильнуть хвостом, но отчего-то не делая этого.
— Иди сюда, собачка! Сюда, песик! — кричал Гарольд, — Хорошая собачка! Умная собачка!
— Он должен оставаться в этой комнате, — сообщил Гарольду Своллоу Эгг.
— А! — сказал Гарольд, многозначительно закатил глаза и покосился в мою сторону. — Что ж, он очень хорошо себя ведет, — сказал Гарольд Своллоу. — Даже не шевельнется, верно?
И я повел Гарольда Своллоу в ресторан, где его искали Фрэнни и Младший; я не видел надобности говорить Гарольду, что Грустец мертв.
— Это твой младший братик? — спросил Гарольд об Эгге.
— Точно, — сказал я.
— И собака у тебя тоже очень милая, — сказал Гарольд.
— Черт! — позже сказал мне Младший Джонс, когда мы стояли у спортивного зала, который школа Дейри украшала к выпускному уикенду Младшего, как здание парламента. — Черт! — сказал Младший. — Я действительно волнуюсь за Фрэнни.
— Почему? — спросил я.
— Кое-что меня беспокоит, — сказал Младший. — Она ни за что мне не дает, — сказал он. — Даже просто на прощанье или типа того. Всего-то разок — и то не хочет! Иногда мне кажется, что она мне не доверяет, — сказал Младший.
— Ну, — сказал я. — Фрэнни же еще только шестнадцать.
— Ну, ей давно шестнадцать, сам понимаешь, — сказал он. — Я бы хотел, чтобы ты с ней поговорил.
— Я? — удивился я. — И что же я ей скажу?
— Спроси у нее, почему она не хочет мне дать, — сказал Младший Джонс.
— Черт! — сказал я.
Я все же спросил ее, позже, когда школа Дейри опустела, когда Младший Джонс уехал на лето домой (привести себя в форму, чтобы играть в футбол в Пенсильвании), когда старая спортивная площадка, и особенно тропинка, которой пользовались футболисты, напоминала мне и Фрэнни о том, что произошло, казалось нам, много лет назад.
— Почему ты ни разу не дала Младшему Джонсу? — спросил я ее.
— Мне еще только шестнадцать, Джон, — ответила Фрэнни.
— Ну, тебе давно шестнадцать, сама понимаешь, — сказал я, сам до конца не понимая смысла этих слов.
Фрэнни, конечно, пожала плечами.
— Посмотри на это с другой стороны, — сказала она. — Я еще увижу Младшего, мы собираемся писать друг другу письма, вот и все. Мы останемся друзьями. Ну а в один прекрасный день, когда я буду старше, и если мы действительно останемся друзьями, я ему, конечно, с удовольствием дам. Не хочу, чтобы это оказалось уже в прошлом.
