«Я хотела работать и жить одна, — писала она. — Это и сделало меня, так сказать, сексуально подозреваемой». Вот и название книги: «Сексуально подозреваемая. Автобиография Дженни Филдз». Эта книга впоследствии выдержала восемь изданий в твердом переплете и была переведена на шесть языков еще до выхода в свет первого тиража в мягкой обложке. Полученный гонорар позволил и Дженни Филдз, и целому полку медсестер весь век носить новые белые медицинские халаты.
«Потом мне захотелось иметь ребенка, но я не желала ни с кем делить свое тело или свою жизнь, чтобы этого ребенка получить, — писала Дженни. — И это в очередной раз превратило меня в сексуально подозреваемую». Так Дженни нашла нить, с помощью которой сумела сшить в нечто вполне целостное свои беспорядочные записки.
Но когда в Вену пришла весна, Гарпу захотелось путешествовать, и он предложил поехать в Италию, взяв напрокат автомобиль.
— А ты что же, умеешь водить машину? — удивилась Дженни. Она знала, что Гарп никогда этому не учился, потому что просто нужды не было. — Но ведь и я водить не умею. А кроме того, я сейчас очень занята и не могу прерваться. Если хочешь, поезжай один.
Свою почту Гарп и Дженни получали в конторе «Америкен экспресс», и именно там Гарп случайно познакомился с молодыми американцами, которые как раз путешествовали по разным странам, — двумя выпускницами Диббса и парнем по прозвищу Бу, который закончил школу в Бате.
— Слушай, а ты не хочешь присоединиться к нашей компании? — спросила Гарпа одна из девушек — Мы все студенты, только что первый курс окончили.
Ее звали Флосси, и Гарпу показалось, что у нее роман с Бу. Вторую девушку звали Вивиан, и эта Вивиан, стиснув колено Гарпа своими коленками под крошечным кофейным столиком на Шварценбергплац, прошепелявила, потягивая вино:
— Я только што от жубного. Он мне влепил штолько новокаина в челюшть, што я никак не пойму, открыт у меня рот или закрыт.
— Да так, наполовину, — сказал ей Гарп. И подумал: господи, какого черта! Он тосковал по Куши Перси, а взаимоотношения с проститутками начинали вырабатывать в нем собственный комплекс «сексуально подозреваемого». Шарлотта, как ему стало окончательно ясно, предпочитала играть при нем роль приемной матери, хотя он-то представлял ее в совсем ином качестве, с печалью сознавая, что уровень их отношений никогда не выйдет за рамки ее профессии.
Флосси, Вивиан и Бу собирались в Грецию, однако решили посмотреть Вену, и Гарп три дня служил у них гидом. За эти три дня он дважды переспал с Вивиан, у которой наконец-то прошло действие новокаина; один раз он переспал и с Флосси — пока Бу ходил обналичивать дорожные чеки и менял масло в машине. Ученики Стиринга и Бата всегда «любили» друг друга, это Гарп знал отлично, но на этот раз все же именно Бу выпало смеяться последним.
От кого именно Гарп подцепил гонорею — от Вивиан или от Флосси, — неизвестно, но Гарп не сомневался, что источник заразы — Бу. По мнению Гарпа, это был «типичный батский трипперок». Когда у него появились первые симптомы, троица, разумеется, уже укатила в Грецию, а он остался — в одиночку сражаться с мерзкими выделениями и мучительным жжением. Самый паскудный случай заражения триппером во всей Европе, злился он. «Разумеется, я подцепил его от Бу», — писал Гарп значительно позднее, юмористически описывая сей случай. Но тогда ему было не до смеха; он не осмеливался даже спросить совета у матери, зная, что Дженни ни за что не поверит, что он подцепил эту дрянь не от шлюхи. Потом, не выдержав, собрался с духом и попросил Шарлотту порекомендовать ему доктора, хорошо знакомого с подобными заболеваниями. Он был уверен, что Шарлотта сумеет ему помочь. Но потом решил, что Дженни, наверное, рассердилась бы на него куда меньше, чем Шарлотта.
— Неужели американцы не имеют понятия даже об элементарной гигиене? — Шарлотта была в ярости. — А о матери ты подумал? И вообще-то, я ожидала, что у тебя вкус получше. Такие девицы, что задаром занимаются этим с первым встречным, должны, по крайней мере, вызывать подозрение, верно? У тебя что, совсем головы нет? — Она была права: Гарп снова попался потому, что не надевал презервативов.
Словом, он все-таки выплакал у Шарлотты телефон ее личного врача, добродушного доктора Тальхаммера, у которого на левой руке не хватало большого пальца.
— А ведь когда-то я был левшой, — рассказывал Гарпу Тальхаммер. — Но все можно исправить — было бы желание. Можно научиться чему угодно, если приложить достаточно усилий. — И, добродушно улыбаясь, он продемонстрировал Гарпу, как отлично умеет выписывать рецепт правой рукой.
Лечение оказалось простым и безболезненным. Во времена Дженни в старой доброй «Бостон-Мерси» Гарпу непременно вставили бы «ирригатор Валентайна», и уж тогда он точно на всю жизнь запомнил бы, что далеко не все богатые юнцы чистоплотны.
Об этом он Хелен тоже писать не стал.
После случившегося настроение у него упало: весна кончалась, город расцветал всякими новыми вещами и явлениями, точно деревце, на котором один за другим распускаются бутоны, но Гарп уже чувствовал, что в Вене ему становится тесно. Мать он с трудом отрывал от письменного стола, чтобы хоть пообедать с нею вместе. Когда он отправился навестить Шарлотту, ее подружки сообщили ему, что она больна и уже которую неделю не «выходит на работу». Три субботы кряду Гарп тщетно караулил ее на Нашмаркте. А приятельницы Шарлотты, когда он остановил их как-то майским вечером на Кернтнерштрассе, явно не желали говорить о ней. Шлюха с оспиной на лбу заявила Гарпу, что Шарлотта оказалась больна куда тяжелее, чем сперва думала. А молодая проститутка, ровесница Гарпа, на своем ломаном английском попыталась объяснить ему, что у Шарлотты «болен секс». Странное выражение, подумал Гарп. Решив, что речь идет о какой-то временной сексуальной слабости, он неуверенно улыбнулся в ответ, но молодая проститутка вдруг замолчала, нахмурилась и пошла прочь.
— Ты ничего не понимаешь, — сказала та, что с оспиной на лбу. — Забудь Шарлотту.
Июнь перевалил за половину, но Шарлотта не появлялась. И Гарп позвонил доктору Тальхаммеру, надеясь узнать у него, что с ней случилось и где ее можно отыскать.
— Сомневаюсь, чтобы она хотела кого-нибудь видеть, — сказал Тальхаммер, — а впрочем, человеческое существо может приспособиться к чему угодно.
Совсем рядом с Гринцингом и Венским Лесом, за пределами девятнадцатого района, где проститутки практически никогда не бывают, Вена выглядела как деревенская имитация самой себя. Многие улицы в этих предместьях вымощены булыжником, а вдоль тротуаров растут деревья. Незнакомый с этой частью города, Гарп проехал на трамвае слишком далеко по Гринцингераллее, и ему пришлось вернуться пешком к перекрестку Бильротштрассе и Рудольфинергассе, где находилась лечебница.
«Рудольфинерхаус» — частная лечебница с такими же старинными желтыми каменными стенами, как дворец Шёнбрунн или Верхний и Нижний Бельведеры. Она окружена собственными парками, и лечение там стоит примерно столько же, сколько в любой частной американской лечебнице. Больничную одежду пациентам «Рудольфинерхауса» не выдают, поскольку они предпочитают свою. Обеспеченные венцы чуть ли не наслаждаются, позволив себе роскошь лечиться в этой больнице. А иностранцы, опасающиеся общественной медицины, оказавшись в «Рудольфинерхаусе», испытывают легкий шок от тамошних цен.
