Бабушка не сказала ни слова, и только когда Теобальд выкатился из комнаты с таким видом, словно его сперва ранили в самое сердце, а потом сообщили, что жить он все-таки будет, бабушка спросила отца:
— На каком таком основании этот пансион надеется получить категорию В?
— Вряд ли он ее получит; это совершенно определенно категория С, — ответил отец.
— В категории С родился и в ней же умрет, — вставил я.
— Что до меня, то я бы сказала, что это категория Е или даже F, — сурово заявила Йоханна.
Мы снова вышли в коридор. В маленькой полутемной гостиной, где мы рассчитывали выпить чаю, какой-то человек без галстука пел венгерскую песню.
— Это вовсе не значит, что он венгр, — сказал бабушке отец, но она скептически заметила:
— Даже если и так, то его странное поведение не делает ему чести.
От чая и кофе бабушка отказалась. Робо съел маленькое пирожное, по его словам очень вкусное. Мы с матерью выкурили сигарету; она как раз пыталась бросить курить, а я — начать. Поэтому сигарету мы разделили пополам и дали друг другу слово никогда не выкуривать целую сигарету в одиночку.
— Это один из наших лучших постояльцев, — шепнул отцу господин Теобальд, указывая на певца. — Он знает песни всех стран мира.
— Венгерские-то, по крайней мере, он точно знает, — заметила бабушка, но все же улыбнулась.
Потом к нам подошел какой-то маленький человечек, чисто выбритый, однако с той вечной тенью цвета вороненой стали на худом лице, какая бывает у очень темноволосых людей. Он был в чистой белой рубашке (хотя и немного пожелтевшей от старости и бесконечных стирок), в брюках от вечернего костюма и в совершенно не подходившем к этим брюкам пиджаке. Он что-то сказал бабушке, но она не поняла и переспросила:
— Простите, как вы сказали?
— Я сказал, что могу рассказывать сны, — повторил человечек.
— Рассказывать сны? То есть пересказываете те сны, которые видели? — уточнила бабушка.
— Да, я вижу сны и умею их рассказывать, — загадочно подтвердил он. Певец тут же умолк, прислушался к разговору и пояснил:
— Он вам мигом расскажет любой сон любого человека, какой вы только пожелаете узнать.
— Я совершенно уверена, что не желаю ничего слушать про какие-то чужие сны, — отрезала бабушка. И с отвращением посмотрела на клок черных волос, выглядывающий из расстегнутого ворота певца. На рассказчика снов она вообще смотреть не стала.
— Насколько я вижу, вы настоящая дама, — сказал ей рассказчик снов. — И не станете откликаться на любой сон, который возьмет да и приснится, верно?
— Разумеется нет! — ответствовала бабушка и наповал сразила моего отца одним из своих знаменитых взглядов «как-ты-мог-допустить-чтобы-такое-случилось-со-мной!».
— Но я знаю один сон, который вы бы никогда не оставили без внимания, — сказал рассказчик снов и закрыл глаза.
Певец незаметным движением придвинул ему стул, и вдруг оказалось, что рассказчик сидит совсем рядом с нами. Робо, хотя давно уже вышел из младенческого возраста, забрался к отцу на колени.
— В высоком замке, — начал рассказчик снов, — рядом со своим мужем лежала в постели женщина. Она проснулась внезапно среди ночи и никак не могла понять, что же ее разбудило, однако чувствовала себя настолько свежей и бодрой, словно давно уже наступило утро. Ей было отчего-то понятно, хотя она на него даже не посмотрела, что муж ее тоже не спит и тоже проснулся совершенно внезапно…
— Надеюсь, это годится для детских ушей? Ха-ха-ха! — рассмеялся господин Теобальд, но никто на него даже не взглянул. Бабушка, сложив руки на коленях, внимательно смотрела на певца и на рассказчика; она сидела очень прямо, плотно сдвинув колени и спрятав каблуки туфель под стул. Мать держала отца за руку. Я сидел рядом с рассказчиком снов, от пиджака которого несло зверинцем. Он помолчал и продолжил:
— Итак, женщина и ее муж лежали без сна и прислушивались к звукам во дворе и в замке, который арендовали совсем недавно и знали не очень хорошо. Они еще не привыкли на ночь запирать входные двери. Мимо замка часто гуляли деревенские жители, а деревенским детишкам разрешалось висеть и качаться на старинных воротах. Но что же все-таки разбудило супругов?
— Медведи? — спросил Робо, но отец приложил палец к его губам.
— Нет, они услышали топот лошадиных копыт, — сказал рассказчик снов.
Йоханна, которая сидела на своем жестком стуле, вздрогнула, закрыла глаза и склонила голову на грудь.
— Да, они услышали храпение и топот лошадей, не желавших стоять на месте, — продолжал рассказчик снов. — Муж той женщины коснулся ее руки и удивленно спросил: «Там, кажется, лошади?» Женщина встала с постели и подошла к окну, выходившему во двор замка. Она могла бы поклясться, что увидела во дворе целый отряд конных воинов! И каких! Все в рыцарских доспехах; забрала шлемов опущены, так что наверху их тихие голоса были едва слышны, точно голоса далекой слабой радиостанции. Доспехи поскрипывали и позванивали, стоило лошадям шевельнуться.
Во дворе замка был высохший бассейн, посреди которого когда-то бил фонтан, но теперь женщина с удивлением увидела, что фонтан снова бьет и бассейн полон воды; вода переливалась через его потрескавшиеся, обломанные края, и лошади с наслаждением пили. Рыцари выглядели усталыми, однако спешиваться явно не собирались; они посматривали вверх, на темные окна замка, словно знали, что их к этому водному источнику никто не приглашал, — и все же они нуждались в этой краткой передышке на пути неизвестно куда.
Женщина видела, как поблескивают в лунном свете их большие щиты. Она замерзла, осторожно отошла от окна и прилегла рядом с мужем.
«Что там?» — спросил он ее.
«Лошади», — отвечала она.
«Мне так и показалось, — сказал он. — Они там все цветы съедят».
«А кто построил этот замок?» — неожиданно спросила жена. Замок был очень старый, они оба прекрасно об этом знали.
«Карл Великий», — сонным голосом ответил муж; он уже начинал засыпать.
А женщина все лежала без сна и все слушала журчание воды, которая, казалось, сбегала по всем трубам замка, по всем его желобам, чтобы наполнить тот бассейн во дворе. И еще она все время слышала тихие, искаженные забралами и расстоянием голоса воинов — воинов Карла Великого, говоривших на каком-то мертвом языке. Мертвый язык и голоса рыцарей казались женщине столь же ужасными, сколь ужасным казался ей далекий VIII век и люди, называвшиеся франками. А лошади пили, и пили, и никак не могли напиться.
Женщина все ждала, когда же эти люди уйдут; она совсем их не боялась, понимая, что они просто совершают некое странствие и это остановка в пути, в одном из мест, когда-то хорошо им знакомых. И еще она чувствовала, что, пока слышен звук текущей воды, нельзя тревожить покой замка и царящую в нем тьму. Когда же она наконец уснула, ей казалось, что воины Карла Великого все еще там.
