— Хочешь ее? — спросила у него Дженни настолько внезапно, что он не смог солгать. — Неужели после всего этого, после всех этих вопросов ты действительно хочешь еще и заняться с ней сексом?
— Конечно, мам, — с несчастным видом признался Гарп. Вряд ли Дженни понимала теперь, что такое «плотское вожделение», лучше, чем до обеда, потому что выглядела она крайне озадаченной.
— Ну хорошо, — сказала она наконец и вручила ему 250 шиллингов, а потом еще 500, сказав лишь: — Делай что хочешь. Вернее, что должен. Но, пожалуйста, сперва отвези меня домой.
Проститутка внимательно следила за передачей денег, глаз у нее был наметанный. Получив точную сумму, она коснулась руки Гарпа холодными, как и ее кольца, пальцами и сказала:
— Послушай, это нормально, что твоя мать хочет купить меня для тебя. Но пойти она с нами не сможет. Этого я ей никогда не позволю. Ни за что на свете! Я все-таки католичка, хочешь верь, хочешь нет, но это так. А если тебе хочется какой-нибудь особенной забавы, то лучше попроси Тину.
Гарп поинтересовался, кто такая Тина, и содрогнулся при мысли, что уж для Тины-то ничто на свете не может показаться слишком забавным.
— Я сейчас отвезу мать домой, — сказал Гарп женщине с муфтой, — но назад к тебе сегодня уже не вернусь.
Она улыбнулась ему, и он почувствовал, что его распирает от желания, от пресловутого «плотского вожделения» — вот-вот лопнут штаны и из карманов посыплются никому не нужные шиллинги. Зубы у женщины были просто идеальные, и только на одном, на верхнем резце, красовалась золотая коронка.
В такси (Гарп все-таки согласился поехать домой в такси!) он изложил матери венскую систему проституции. Дженни ничуть не удивилась, что проституция здесь узаконена; ее удивило, что во многих странах проституция находится вне закона.
— Разве она не должна быть законной? — вопрошала она. — Разве не может женщина использовать собственное тело так, как хочет? А если кто-то желает ей заплатить, то это просто нормальная маленькая сделка. Разве двадцать долларов так уж много?
— Нет, цена вполне приемлемая, — сказал Гарп со знанием дела. — По-моему, даже довольно низкая для таких хорошеньких женщин.
Дженни влепила ему пощечину.
— Что-то больно много ты обо всем этом знаешь! — Однако она тут же извинилась и сказала, что ей очень стыдно; ведь она никогда прежде его не била, а сейчас ну просто совершенно не в силах понять, что это за гребаное плотское вожделение такое!
Дома, на Швиндгассе, Гарп твердо решил никуда больше не ездить; он уже спал, а Дженни все мерила шагами свою заваленную машинописными страницами комнату и никак не могла сформулировать мысль, что так и просилась наружу, так и кипела в ее мозгу.
А Гарпу снились другие проститутки. В Вене он уже имел дело с двумя или тремя, но никогда еще не платил им по первому разряду. На следующий день после раннего ужина он оставил мать за работой и отправился к той женщине с норковой муфточкой.
Ее «рабочее» имя было Шарлотта. Она не удивилась, увидев его. Она не первый день жила на свете и сразу чуяла, когда клиент клюнул, хотя так и не сказала Гарпу, сколько ей лет. Шарлотта явно тщательнейшим образом ухаживала за собой, и лишь когда она была совершенно голой, ее истинный возраст выдавали не только чересчур выпуклые, но местами и узловатые вены на тонких и длинных запястьях. На животе и грудях виднелись тонкие белые следы растяжек — следы беременности, — но она сказала Гарпу, что ребенок ее давно умер. Она не возражала, когда он касался шрама от кесарева сечения у нее на животе.
После того как Гарп четыре раза встречался с Шарлоттой по фиксированной цене первого района, он как-то случайно налетел на нее на рынке Нашмаркт утром в субботу. Она покупала фрукты. Видимо, она еще не успела вымыть голову и повязала ее платочком; из-под платочка торчала челка и две косички, как у молоденькой девчонки. Челка прикрывала бледноватый при дневном свете лоб. И ни следа косметики; на Шарлотте были американские джинсы, теннисные туфли и длинный толстый свитер с высоким воротом. Гарп, пожалуй, и не узнал бы ее, если бы не руки, которыми она выбирала фрукты: все ее кольца оставались на ней.
Сперва она даже не ответила, когда он поздоровался и заговорил с ней, однако, как только улеглось первое раздражение от встречи с клиентом в нерабочее время, смягчилась. Гарп и раньше рассказывал ей, что всегда сам ходит за покупками и готовит еду для себя и для матери, и она находила это очень милым. Гарп вообще долгое время не задумывался над тем, что ему примерно столько же лет, сколько было бы сыну Шарлотты, останься он жив. Шарлотта как-то по-другому, чем всем остальным, интересовалась его жизнью вдвоем с матерью.
— Как у твоей матери продвигается работа? — обычно спрашивала она.
— Тарахтит на машинке без передыху! — отвечал Гарп. — По-моему, до сих пор так и не разрешила проблему «плотского вожделения».
Но Шарлотта не очень-то позволяла Гарпу подшучивать над матерью.
И Гарп тоже не чувствовал себя с нею уверенно; например, он никогда не рассказывал ей, что тоже пробует писать. Знал, что она сочтет его слишком молодым для этого. Да и сам порой так считал. Тем более что рассказ был по-прежнему не готов, и рассказывать-то было особенно не о чем. Хотя кое-что он сделал — придумал рассказу новое название: «Пансион „Грильпарцер“», и это название ему действительно очень нравилось и помогало собираться с мыслями. Теперь он уже представлял себе место, где должно было случиться почти все самое важное. И можно было сосредоточенно думать о героях рассказа — о семье инспектора ресторанов и гостиниц, об обитателях маленького и очень унылого пансиона (этот пансион непременно должен быть маленьким и унылым, находиться в Вене и носить имя Франца Грильпарцера). А обитателями пансиона должны были стать цирковые артисты — нечто вроде маленькой труппы средней руки, — которым больше негде жить.
В системе инспекторских категорий здешний мирок определенно угодил в категорию С. Размышляя об этом, Гарп — медленно, с трудом — все же заставил себя начать и продвигаться в нужном направлении. Он чувствовал, что направление выбрано правильно, но ощущение это оказалось слишком новым, чтобы он сразу решился начать писать или хотя бы записывать разрозненные мысли. Он понимал, что чем чаще шлет письма Хелен, тем меньше пишет в другом, гораздо более важном смысле. Обсуждать проблемы своего творчества с матерью он не мог: по части воображения она не была сильна. А обсуждать эти дела с Шарлоттой и вовсе глупо.
Теперь Гарп часто встречался с нею по субботам на Нашмаркте. Сделав покупки, они иногда завтракали вместе в сербском ресторанчике рядом с городским парком. В таких случаях Шарлотта всегда платила за себя сама. Во время одного из таких завтраков Гарп признался ей, что ему сложно платить ей по таксе первого района, скрывая от матери, куда он тратит так много денег. Шарлотта рассердилась, потому что он опять заговорил о «делах» в «нерабочее» время. Но Гарп знал, что она рассердилась бы куда сильнее, скажи он, что ходит к ней так редко потому, что цены у проституток шестого района, с перекрестка улиц Карл-Швайгхофергассе и Мариахильфер, куда он иногда наведывался, настолько ниже, что ему ничего не стоит скрыть такие траты от матери.
