Сука! — думал он, а в трубке все звучали длинные гудки.
Ну конечно, она вышла из дома, чтобы встретиться с ним. Или они занимаются этим прямо у нас в доме? Гарп прямо-таки слышал, как они говорят: «Ничего, в последний раз…» Этот хилый ублюдок со своими претенциозными рассказиками о хрупкости человеческих взаимоотношений, которые возникают почти исключительно в полумраке европейских ресторанов… (Кто-то там надел перчатку не на ту руку — и счастливый миг был упущен безвозвратно; еще в одном его «опусе» женщина решает не делать этого, потому что рубашка у мужчины застегнута на горле слишком туго!)
Как только Хелен могла читать такую чушь! И как только ей не противно было касаться этого хилого тела?
— Но ведь мы даже и до середины фильм не досмотрели! — возмутился Дункан. — Сейчас как раз дуэль будет!
— Я хочу дуэль, — сказал Уолт. — Что такое дуэль?
— Мы едем домой, — сказал Гарп.
— Нет! — зашипел Дункан.
— Уолт болен, — тихо сказал Гарп. — Ему не стоит оставаться здесь.
— Не так уж он и болен! — возразил Дункан.
— А ну быстро вставайте! — скомандовал Гарп. Дункана ему пришлось тащить за шиворот, и Уолт, увидев это, сам встал и, спотыкаясь, побрел к выходу. Дункан, ворча, плелся следом за Гарпом.
— Что такое «дуэль»? — спросил Уолту Дункана.
— Дуэль — это класс, — уныло сказал Дункан. — Только теперь ты ее уже не увидишь.
— Сейчас же прекрати, Дункан, — сказал Гарп. — Не будь врединой.
— Сам ты вредина! — огрызнулся Дункан.
— Да-а, пап! — поддержал брата Уолт.
«Вольво» был закован в ледяной панцирь; на ветровом стекле нарос толстенный слой пупырчатого льда. В багажнике есть всякие скребки, старые «дворники» и прочая ерунда, подумал было Гарп, но вспомнил, что к марту весь этот инструмент либо приходил в негодность, либо дети, играя со скребками, благополучно их теряли. В общем, Гарп и не собирался тратить время на очистку ветрового стекла.
— Как же ты поедешь? — спросил Дункан. — Ведь дороги совсем не видно!
— Я здесь так давно живу, — сказал Гарп, — что мне и видеть-то ничего особенно не нужно.
На самом деле ему пришлось высунуться в боковое окно, подставляя лицо ледяной крупе, которая секла, как свинцовая дробь; только так он еще мог как-то вести машину.
— Холодно, пап! — Уолт весь дрожал. — Закрой окно!
— Не могу, иначе ничего не видно, — сказал Гарп.
— А я думал, тебе и не нужно ничего видеть, — ехидно заметил Дункан. — Ты же сам сказал.
— А я замерз! — заплакал Уолт. И трагически закашлялся.
И во всем этом, как представлялось сейчас Гарпу, виновата Хелен — и в том, что Уолт сильно замерз, и в том, что ему стало хуже. Да, все это ее вина! Она виновата, что Дункан — пусть на время — разочаровался в собственном отце и что он, Гарп, непростительно грубо схватил мальчика за шиворот и заставил выйти из кинотеатра… Во всем, во всем виновата только она! Эта сука и ее любовник-размазня!
Но в тот миг, когда от холодного ветра и ледяной крупы глаза его заволокло пеленой слез, он вдруг вспомнил, как любил Хелен, и решил, что никогда больше не причинит ей боль своей изменой — даст ей слово, что никогда больше не изменит ей даже в мыслях!
В тот же самый миг совесть Хелен окончательно просветлела. Ее любовь к Гарпу была абсолютно чиста. И она чувствовала, что Майкл Мильтон вот-вот кончит, судя по всем признакам: он согнулся в талии, и смешно сложил губы, и сильно напряг мышцы на внутренней стороне бедер, которые больше ни для чего не используются. Ну вот и все, подумала Хелен. Ее нос касался холодной бронзовой пряжки его ремня, а затылок — нижней части руля, который Майкл Мильтон сжимал так, словно трехтонный «бьюик» запросто мог оторваться от земли и улететь.
К подножию своей подъездной дорожки Гарп вырулил на скорости сорок миль в час. Он спустился под гору на третьей скорости и нажал на газ, только когда свернул с улицы; мельком он увидел, как блестит покрытая ледяной коркой подъездная дорожка, и на мгновение его охватило беспокойство, что на крутом и коротком подъеме «вольво» может занести. Он держал машину на скорости, пока не почувствовал, насколько хорошо она держит дорогу, и только тогда перевел сломанный рычаг переключателя на нейтраль — за секунду до того, как выключил двигатель и погасил фары.
Они катили прямо в сплошную черноту — будто в самолете, который наконец отрывается от взлетной полосы; мальчики даже завопили от восторга. Гарп чувствовал локтем, что дети, толкая друг друга, норовят втиснуться в свой любимый проем между передними сиденьями.
— А теперь ты что-нибудь видишь? — спросил Дункан.
— А ему и не нужно видеть! — запальчиво сказал Уолт, в голосе его послышались слезы, и Гарп решил, что Уолту просто хочется себя подбодрить.
— Я эту дорожку наизусть знаю, — заверил их Гарп.
— А здорово! Словно под водой плывешь! — воскликнул Дункан и затаил дыхание.
— Да, как во сне! — сказал Уолт и взял брата за руку.
14. Мир глазами Марка Аврелия
Вот так Дженни Филдз вновь стала кем-то вроде сестры милосердия; много лет Дженни в белом медицинском халате обихаживала женское движение и теперь была вполне готова к исполнению своей вечной роли. Это она предложила сыну переехать со всем семейством к ней в Догз-Хэд-Харбор. В родительском доме было столько комнат, что Дженни всех разместила с удобством и принялась о них заботиться. За окнами постоянно слышался целительный шум морских волн, которые, набегая на берег, смывали с него всякую грязь.
Всю свою дальнейшую жизнь Дункан Гарп будет связывать шум моря с ощущением выздоровления. Когда бабушка снимала бинты, морской ветер точно орошал пустую глазницу, где когда-то был правый глаз Дункана. Гарп и Хелен оказались не в силах смотреть на изуродованное лицо сына, но Дженни имела огромный опыт в разглядывании чужих ран и их исцелении. Именно бабушка, Дженни Филдз, впервые показала Дункану его стеклянный глаз.
— Видишь? — сказала Дженни внуку. — Он большой и коричневый, хотя, конечно, не такой красивый, какой у тебя был, но ты старайся, чтобы девочки первым видели твой левый глаз, вот и все. — Не самое феминистское высказывание, если честно, но Дженни всегда утверждала, что она, во-первых и в-последних, всегда была и оставалась именно сестрой милосердия.
Дункан выколол себе глаз, когда его выбросило между передними сиденьями «вольво» и острый рычаг переключателя скоростей остановил его полет. Правая рука Гарпа, которой тот пытался перегородить промежуток между сиденьями, опоздала. Дункан пролетел под рукой отца, выбил себе правый глаз и сломал три пальца на правой руке — их зажало замком ремня безопасности.
По всем оценкам «вольво» двигался со скоростью никак не больше двадцати пяти миль в час — от силы тридцать пять! — однако он буквально вмазался в трехтонный «бьюик», который ни на дюйм не сдвинулся с места. Дети в салоне «вольво» так и посыпались вперед, точно яйца из коробки. Впрочем, сидевшие в салоне «бьюика» тоже в достаточной степени почувствовали этот страшный удар.
