– Но мы не станем его дожидаться? – улыбнулась Августа.
– Не станем, – согласился Александр. – Как увидим, что народ начинает прибывать, то вызовем такси и уедем. А хочешь, уедем прямо сейчас?
– Нет, – отказалась Августа, перекладывая с общего блюда в свою тарелку куриное крылышко. – Здесь вкусный глинтвейн и большие порции. Что еще нужно человеку в плохую погоду?
Тон, которым была сказана эта фраза, Александру не понравился. Подумаешь, погода. Сыро, промозгло, конечно, но культа из этого делать не стоит. Ноябрь, как-никак, не июль, а Питер не Ташкент и не Стамбул, дождливой погодой здесь никого не удивишь.
«Что-то не так!» – прозвенел в душе тревожный сигнал.
– Хочешь – махнем втроем на Тенерифе или на Гоа?! – предложил Александр. – На недельку? А? Тебя отпустят?
Августу предложение явно не увлекло.
– Меня-то, может, и отпустят, а вот у Дани только каникулы закончились, – сказала она, глядя куда-то в сторону. – Да и как-то не хочется ни на Тенерифе, ни на Гоа.
– А куда хочется? – настаивал Александр, думая о том, что при всей своей загруженности неделю уж он как-нибудь без ущерба для работы выкроит.
– Под одеяло хочется. – Августа посмотрела на него, и взгляд у нее был, словно погода на улице. – Хочется, чтобы обнимали, целовали, шептали на ушко всякие глупости.
– Ты читаешь мои мысли! – бодро заявил Александр, прекрасно поняв намек, но не желая сейчас заводить разговор о перспективах – не то время, не то настроение, да и место, честно говоря, тоже не то, не располагает. – В тебе открылся провидческий дар!
– Этим в наш век, когда предсказаниями занимаются даже осьминоги, никого не удивишь, – грустно сказала Августа и начала сосредоточенно (даже чересчур сосредоточенно) обгрызать куриное крылышко.
Обычно, если сын Августы гостил с ночевкой у кого-то из товарищей или у своего отца, Августа приглашала Александра к себе, но сегодня не пригласила. Александр поймал себя на мысли о том, что это его немножко задело, но тут же устыдился и строго одернул себя – перестань чушь городить! Женщина всю неделю работает, может, у нее дома не прибрано и она этого стесняется. Как будто есть разница в том, где им ночевать, главное, что они вместе. Недаром люди говорят, что с милым рай и в шалаше. Впрочем, люди много чего говорят. Вот, например, говорят, что все к лучшему в этом лучшем из миров. А что не к лучшему, то как? Вот если совсем не к лучшему, никак не к лучшему, ни в коем случае не к лучшему? Если любимую собаку сбила машина, то это каким-то образом может быть к лучшему? Переосмыслить, переоценить и вместо собаки завести себе мужа или жену? А если любимого мужа или любимую жену машина собьет, то это к чему? Точнее – что в этом хорошего? Ну, некоторые могут сказать, что это смотря какой муж и насколько он любим. А если он на самом деле любимый, как и было сказано? Что хорошего в утрате любимого человека? Следующий будет еще любимее? А если не будет следующего? А если потом вообще ничего не будет? Если жизнь на этом заканчивается и дальше становится существованием – тогда как? По-прежнему все к лучшему в этом лучшем из миров? Ой ли? Вряд ли так. То, что в этом худшем из миров все к худшему, тоже сказать нельзя, истина, как ей и положено, должна находиться где-то посередине, но. Ах, сколько всего скрыто в этом «но»! Сколько выстраданного, но так и не высказанного, сокровенного, потаенного кроется в этом «но». С одной стороны – это союз, служебная часть речи, с помощью которой связывают между собой части или члены предложения. С другой – философская категория неимоверной глубины, прелюдия к размышлению, пусковой механизм познания, инструмент для выворачивания понятного наизнанку. Все так, но. Все было бы хорошо, но. Да, но. «Но» – это крах, обратный эффект, неожиданный результат, облом, хаос.
Мысли, как это часто случается, унеслись как можно дальше от досадных реалий. «Наверное, все философы были глубоко несчастными людьми, – решил вдруг Александр. – Иначе бы их не тянуло на отвлеченные размышления.»
Ощущение праздника, обычно сопутствовавшее всем встречам, в этот раз никак не желало появляться. В отеле, под кофе с коньяком, Александр поизощрялся немного в остроумии, вспомнил несколько анекдотов, в довольно смешном, несколько гротескном ключе рассказал о том, как косился в лифте сосед, когда он вернулся домой после телевизионного интервью.
– Я совсем забыл о том, что меня загримировали. Опыта мало, отснялся, оделся и уехал. А тот посматривает на меня украдкой, взглянет – и отвернется, снова взглянет и снова отвернется. Я было решил, что он меня только что по телевизору видел, а сейчас гадает – я это или не я. Мы же близко с ним не знакомы и не знакомились вообще, только здороваемся при встрече, и все. Ну я еще знаю, что у него тоже «Тойота», серый «рав-четвертый». Вот она думаю, всенародная слава, теперь повсюду узнавать начнут, надо ручек с собой побольше таскать для автографов. Погордился немного, не без этого. Ну а дома, как в зеркало взглянул, сразу все понял. Там же на особый манер гримируют, цвет лица получается, как у старого зомби.
– А птоз
[33]
легко исправить? – неожиданно спросила Августа.
– Птоз? – удивился Александр. – Да, несложно. Смотря, какой птоз, но блефаропластика обычно проблем не вызывает. Как сказал мне один гинеколог: «Вам-то чего на жизнь жаловаться? У вас доступ легкий». А у кого птоз?
У самой Августы с веками все было нормально.
– Так, у одной девушки из нашей лаборатории, – уклончиво сказала она. – Ей волейбольным мячом по лицу попали, не в бровь, а прямо в глаз.
– Могу проконсультировать, – предложил Александр. – Хоть завтра.
– Не надо, – покачала головой Августа. – Я просто так спросила. Вдруг, думаю, и мне когда-нибудь мячом по лицу попадут.
Александр поставил недопитую чашку на блюдце и пересел на широкий подлокотник Августиного кресла.
– Меня удивляет твое настроение, малыш, – сказал он, беря ладонь любимой в свои, и удивляясь тому, как холодны сегодня ее пальцы. – Ты не заболела?
К месту, но совсем не в тему, вспомнился доктор Блувштейн, утверждавший, что в католической Италии, при всем тамошнем негативном отношении к разводам, можно беспрепятственно развестись, если причиной развода являются вечно холодные конечности одного из супругов.
– Зима на носу, оттого и грустно, – сказала Августа, накрывая свободной ладонью руку Александра. – Еще одна зима.
– А потом будет весна! – оптимистичным, донельзя бодрым тоном напомнил Александр. – А потом – лето!
– Еще одна весна, – меланхолично откликнулась Августа. – Еще одно лето.
Словами меланхолия лечится плохо. Александр подхватил Августу на руки, поцеловал (метил в губы, но то ли Августа увернулась, то ли сам от волнения промахнулся, и поцелуй пришелся в щеку), уложил на кровать и начал медленно раздевать.
