«Передоз» внушал надежду, потому что Ева, насколько было известно Александру, наркотиками не увлекалась. Но нельзя было исключить и того, что она пустилась во все тяжкие после своего исчезновения. Мало ли.
– И правильно, что не делала, – одобрил Александр. – Тем более что если оперировал профессионал, то при осмотре не сразу и отличишь природное от искусственного.
– Прямо так все круто? – не поверила Валентина.
– Не лаптем щи хлебаем, – сказал Александр и горделиво приосанился на ходу, подбадривая себя.
Он на самом деле нуждался в подбадривании. Впервые в своей жизни Александр пришел в морг не учиться, а опознавать, и все было совсем иначе.
Во-первых, хотелось развернуться и уйти. Да-да, свербело где-то внутри такое желание, абсурдное, ненужное, но вместе с тем искреннее. Совсем, как в детстве, когда «хочется» часто берет верх над «нужно».
Во-вторых, сама мысль о том, что сейчас придется опознавать труп, угнетала. Встреча со смертью угнетает всегда. Студенты-медики, патологоанатомы и судебные эксперты не встречаются со смертью, а учатся или выполняют свою работу. А опознание – это именно встреча со смертью. Тягостно.
В-третьих, а скорее всего в первую очередь, ужасала мысль о том, что сейчас, за дверью, под белой простыней, он увидит Еву. Странно – еще совсем недавно, каких-то полгода назад, они не были знакомы, а сегодня Александр идет по коридору, чувствуя, как с каждым шагом ноги наливаются тяжестью, и думает: «Хоть бы это была не она. Хоть бы это была не она. Хоть бы это была не она.»
– Ты уж не ругай меня, если зря дернула, – сказала Валентина, открывая дверь и пропуская Александра вперед. – Можно было бы, конечно, фотографию прислать, но по фотографии даже родственники не всегда правильно опознают. Смерть сильно меняет человека. Опять же, если вдруг ты ее опознаешь, то мы сразу на месте и зафиксируем.
– Как? – зачем-то спросил Александр.
– Протокол составим.
Валентина подошла к холодильным камерам, протянувшимся вдоль одной из стен, отодвинула в сторону каталку, открыла дверцу и взмахом руки пригласила Александра подойти поближе. Александр подошел. Отработанным движением Валентина потянула вперед среднюю из пяти вертикальных полок.
– Не она, – сразу же и с большим облегчением сказал Александр.
Блондинка с крупными чертами лица была сильно похожа на Еву, но все же это была не она. Немного другой лоб, немного другой нос, совершенно другие губы (силикона можно было бы и поменьше, чувственность – это в первую очередь не толщина губ, а внутренний магнетизм), скошенный подбородок.
– И потом – это не транссексуал, а «природная» женщина, – добавил Александр, рассмотрев лицо покойной повнимательнее.
– С операцией на кадыке? – усомнилась Валентина, доставая из кармана халата две упаковки с одноразовыми хирургическими перчатками.
Одну пару она отдала Александру, а другую надела сама. «Вот как оно в жизни бывает, – подумал Александр, – пришел на опознание, а теперь консультировать буду. Чего доброго, предложат оформиться на полставки.»
Рубцы в ретромаммарных складках действительно были послеоперационными – покойная вставляла имплантаты, а вот рубец на шее не имел ничего общего с пластической хирургией.
– Мы таких больших разрезов не делаем, – объяснил Александр. – Два-три сантиметра – не больше. Это кто-то ее или она себя чем-то острым резала, не исключено, что опасной бритвой.
Одного взгляда на влагалище Александру оказалось достаточно, чтобы подтвердить свою догадку о том, что покойница родилась на свет женщиной.
– А говорил, что если оперировал профессионал, то при осмотре не сразу и отличить, – поддела Валентина.
– Так я ведь тоже, в каком-то смысле, профессионал, – скромно ответил Александр и полюбопытствовал: – Валь, а на каком основании вы заподозрили передозировку? Руки и ноги чистые.
Ни на руках, ни на ногах покойной не было характерных для наркоманов пигментных «дорожек» и рубцов.
– Между пальцами кисти в лупу видны следы от инъекций, – Валентина достала из кармана складную лупу, раскрыла ее и протянула Александру.
– Верю на слово, – ответил Александр, не имея никакого желания продолжать осмотр трупа.
Валентина предлагала «кофе со вкусностями», но Александр отказался. Пить кофе в морге ему не хотелось совершенно.
По дороге к дому матери Александр вдруг подумал о том, что Евино исчезновение могло быть связано с каким-нибудь любовным увлечением. Безоглядным, беззаветным, таким, в которое бросаются, как в омут, таким, когда словно слепнут, не замечая никаких подвохов и подводных камней. Любовь зла.
«Глупости!» – одернул себя Александр и одновременно помянул недобрым словом матушку водителя красного «Лансера», поворачивающего направо из второго ряда. Любовь не слепа и тем более не зла. Всякие глупости про любовь придумывают те, кто никогда не любил. Людям свойственно рассуждать о том, о чем они не имеют никакого или почти никакого понятия. Любовь по определению не может быть слепой, потому что любимому человеку уделяется очень много внимания, и в результате подмечается все, до самых мелких мелочей. Другое дело, что не на всем это внимание акцентируется. Да и стоит ли придавать слишком много значения недостаткам любимого человека? Так же, как и достоинствам ненавидимого? Доминирует-то иное чувство, оно и определяет отношение. Не слепа любовь, а терпима, снисходительна, толерантна. И не зла! Не зла! Не зла! Как может быть злым такое светлое чувство? Любовь добра и только добра, просто добро и зло – понятия относительные. Прекрасного принца можно искренне назвать козлом, а прекрасную принцессу – козой. Можно и хуже назвать, тоже искренне. Потому что дело не в названиях и терминах, а в наших предпочтениях, в наших идеалах. Кто-то любит яблоки, кто-то персики, а кто-то манго с фейхоа, и всяк любящий по-своему прав. Для себя прав. Мнение окружающих любящих не интересует, любовь – это сугубо индивидуальное, индивидуалистическое чувство, вот и злобствуют окружающие, словами обидными бросаются. А случись что. а случись что или пойди что не так, сразу же скажут: «Мы же предупреждали, сердцем чуяли, знали наперед». Хорошее предсказывать рискованно – а ну как не сбудется, дураком прослывешь. А плохое предсказывать безопасно, потому что если оно не сбудется, то предсказания никто и не вспомнит.
Мысли ушли куда-то далеко, в сугубо философские дебри. Так, наверное, и пишутся философские трактаты – сначала подумаешь, потом разовьешь мысль, ну а там и потребность изложить все надуманное на бумаге появится, зуд в руках.
До зуда в руках на этот раз не дошло, а вот купить ягодный пирог Александр забыл. А как же без пирога? Надо же отметить мамино выздоровление, то есть – закрытие больничного листа и грядущее начало трудовых будней. Пришлось, едва въехав во двор, врубать задний ход (кто бы знал, как ненавидел Александр ездить задом наперед по тесным дворам!) и ехать в супермаркет. Все бы ничего, но два нудных разворота, которых можно было избежать, если бы заехал в магазин по пути, отняли от вечера добрых полчаса.
