Знал же ведь, что мама, если нет гостей или каких-то важных дел, смотрит вечером новостные программы, начиная с семичасового выпуска на канале НТВ. Знал же ведь, что сейчас, когда он стал совладельцем клиники, мама стала интересоваться не только его делами, но и делами всей клиники. Значит, должен был догадаться, предусмотреть, позвонить, объяснить, что этот гнусный сюжет не имеет ничего общего с действительностью. То есть имеет, конечно, потому что он сам по себе действительность, но это чья-то подлая затея, на которую маме не стоит обращать внимания. Надо было догадаться и сразу же по окончании сюжета позвонить, поговорить, объяснить. А лучше всего – позвонить до того, подготовить, сказать, что некие люди устроили сегодня провокацию, сказать, что это неопасно, что это смешно, смешнее, чем все наши юмористы, вместе взятые. Умный и предусмотрительный сын так бы и поступил. Ключевое слово «умный». Ну а потом даже дурак бы догадался позвонить и сказать: «Привет, мам! Ты, наверное, уже слышала, что моя настоящая фамилия Бергман? Не знаешь, Ингмар Бергман мне случайно не родня? Я слышал, что после него осталось большое наследство. Уж не причитается мне чего?» Посмеялись бы, и лежала бы мама сейчас дома, в своей постели, с книжкой в руках. Идиот! Дебил! Имбецил! Олигофрен!
Олигофрен – это общее название для идиотов, дебилов и имбецилов, но почему бы не обозвать себя лишний раз, если уж заслужил? Хотелось еще побить себя немного головой о стену, но в присутствии коллеги-реаниматолога было неудобно этим заниматься.
– Я вас очень прошу, Михаил Илларионович, когда мама проснется, передайте ей от моего имени, что все хорошо, что все как нельзя лучше, и волноваться ей незачем.
– Передам, – пообещал добрый доктор, – непременно передам. А вы запишите наш телефон и можете позвонить мне утром, с половины восьмого до восьми.
Александр вбил номер в память телефона и спохватился:
– А что надо привезти? Я лучше не буду звонить, а приеду утром.
– Приезжать лучше после десяти тридцати, когда обход заведующего закончится и будет что сказать. Белье и тапочки ваша мама с собой взяла, не иначе как «Скорая» подсказала, так что вещи пока ей не нужны, это уже в отделение привезете, после. Сейчас привезите воду, простую, без газа, литра два-три, и пока больше ничего не надо. Такие состояния не способствуют улучшению аппетита, а кормят у нас хорошо. Во-первых, главный врач новый, на прежнего уголовное дело завели, а во-вторых, наш заведующий Сергей Романович любит лично снимать пробу с того, что раздают больным. С бурными административными последствиями. Поэтому супы у нас в отделении водой не разбавляют и вообще не шалят. Вы, кстати, поговорите с Сергеем Романовичем насчет двухместной палаты, как коллега с коллегой. Только денег не предлагайте, он не возьмет. Просто попросите, при возможности он не откажет, вы же свой.
«Вы же свой» обнадеживало. Александр попросил Михаила Илларионовича немедленно сообщить ему, если состояние мамы вдруг начнет ухудшаться. Михаил Илларионович, за неимением в вестибюле дерева, постучал себя костяшками пальцев по лбу и сказал, что надеяться надо на лучшее, а о плохом вообще упоминать не стоит, но он, если что, позвонит и по смене передаст, чтобы звонили. Короче говоря – успокоил, у него это хорошо получалось.
Из больницы Александр поехал к матери. Квартира была в порядке, можно было бы подумать, что мама просто куда-то ушла, и только блюдце с пустыми ампулами, стоявшее на столе, свидетельствовало о том, что здесь была «Скорая помощь». Александр достал с антресолей сумку побольше, аккуратно сложил в нее все то из вещей, что могло понадобиться, в его понимании, в больнице, не забыв и про запасные тапочки, и про очки для чтения. Прихватил и две лежавшие на виду книги, которые явно сейчас читались. Сумку оставил в багажнике машины, чтобы всегда была под рукой, вдруг матери что-то понадобится. В ближайшем круглосуточном супермаркете накупил воды и холодного зеленого чая, единственного из напитков подобного рода, который мать иногда пила. Немного подумав, купил лимоны, лайм, мандарины и апельсины. Цитрусовые в больнице всегда кстати, они легкие и хорошо освежают.
Приехав домой, Александр принял душ, выпил две таблетки снотворного, поставил будильник на семь утра и лег спать. Без снотворного он точно бы не заснул, а завтра предстояла операция, причем из числа тех, которые без крайней необходимости лучше не отменять. Весьма занятая женщина, владелица чего-то крупного, связанного с добычей и переработкой рыбы, прилетела вчера из Мурманска для того, чтобы завтра, то есть – уже сегодня, сделать вторую по счету подтяжку кожи лица и шеи у доктора Берга. В субботу она улетала обратно, потому что уже в понедельник начинались какие-то архиважные переговоры.
Где тонко, там и рвется – чрезвычайные ситуации всегда выпадают на те дни, на которые назначены «труднопереносимые» (в смысле перемены дат) операции, это закон. Закон подлости. Александр редко болел, простуда его не брала, а эпидемии гриппа чаще всего обходили стороной, но если уж заболевал, то всегда неудачно – с проблематичным переносом операций. Тяжелее всего, это когда пациенты подвинуты на астрологии и долго вычисляют благоприятный, по их мнению, день. Но, с другой стороны, такие люди больше привязаны к дате, а не к конкретному врачу. Уговорить их перенести операцию практически невозможно, но замену одного врача другим они воспринимают спокойно. Посокрушаются немного, больше для виду, и соглашаются, тем более, что при подобных неувязках в клинике «La belle Helene» было принято давать клиентам скидку. Комплимент от заведения.
В больницу Александр приехал к девяти часам.
– Что вы так рано? – удивился Михаил Илларионович, принимая передачу. – Но раз уж пришли, то можете помахать маме ручкой и послать воздушный поцелуй.
Видимо, во взгляде Александра проскользнуло нечто особое, потому что Михаил Илларионович застыл на мгновение, а потом сказал:
– Подождите, вынесу вам халат и бахилы. Но только – недолго, пока все на пятиминутке.
Вернув пакет с водой и цитрусовым набором Александру, сам, мол, и вручишь, Михаил Илларионович ненадолго скрылся за дверью, а вернувшись вручил Александру халат, колпак и одноразовые бахилы.
– Десять минут! – строго сказал он. – И говорите тихо, пусть другие думают, что вы консультант.
Халат оказался с богатырского плеча, Александр был не мал и не хил, но в этот халат он смог бы завернуться дважды, а полы доставали почти до щиколоток. Трудно, почти невозможно, было вообразить человека, которому подобное одеяние пришлось бы впору. Разве что Илье Муромцу. И колпак был под стать халату, сползал на глаза, пришлось подвернуть его так, чтобы получилось нечто вроде большой тюбетейки.
Мать не удивилась, увидев Александра. Видимо, Михаил Илларионович уже успел предупредить ее, да точно – успел, вот и стул рядом с койкой поставил. Она невесело посмотрела на Александра, так же невесело улыбнулась и сказала:
– Дошла вот до ручки.
– Это не называется «дошла», – тихо, но в то же время бодро сказал Александр. – Это называется «сын-идиот». Надо было предупредить, чтобы ты не нервничала.
