У регистрационной стойки нас приветствовал ночной портье, элегантный темнокожий тамилец.
Мы спустились в бар, расположенный в старом каменном погребе. На наше счастье, бармен все еще был там и протирал последние стаканы. Он ободряюще кивнул нам, и мы заняли столик в этом безлюдном склепе. На стенах висели работы старых мастеров и зеркала в золоченых рамах. Рядом с уютными зачехленными креслами стояли невысокие стеллажи с книгами. Каждый раз, попадая в этот старомодный уголок шумного Парижа, я проникался его очарованием.
Мы заказали еще шампанского и закурили сигариллы. Как единственные посетители, мы решили, что нам позволено все. Официант смотрел на наши вольности сквозь пальцы и даже незаметно поставил на стол пепельницу. Мы дурачились как могли, Жюльен одну за другой выдавал истории «времен граффити». Биттнер смеялся громче всех, как видно забыв про свою нелюбовь к монументализму.
Где-то около часа ночи бармен поинтересовался, хотим ли мы чего-нибудь еще.
— О да! — Шарлотта оживленно заболтала ногой в черной лакированной туфле. — Давайте возьмем чего-нибудь на посошок.
Жюльен с воодушевлением согласился, он тоже был готов гулять всю ночь. Биттнер сник за последние полчаса и сейчас зевал, прикрыв рот рукой. Я, признаться, тоже подустал, тем не менее решил не ударить в грязь лицом.
— Ваше желание для меня закон, мадам.
Собственно, мое согласие здесь мало что значило.
Уже в который раз за этот прекрасный вечер мы подняли бокалы за жизнь и любовь, после чего Шарлотта опрокинула свой прямо на брюки Биттнеру.
— Какие пустяки, мадам, — великодушно успокоил ее месье Шарль и отряхнул мокрую штанину, будто хотел смахнуть с нее налипшую нитку.
Через несколько минут он откланялся и отправился почивать в своей антикварной кровати.
— Спокойной ночи, увидимся! — кивнул он.
Я воспользовался этим сигналом и немедленно вызвал такси.
Первую машину Шарлотта уступила Жюльену, и я понял, что это неспроста. Когда же я попытался посадить ее во вторую, она принялась настаивать, чтобы мы поехали вместе: она высадит меня на улице Канетт (я там живу) и, вообще, домой ей не хочется.
— Но мадам, — слабо запротестовал я, когда она, вцепившись в меня, с женской решительностью потащила в машину, — уже поздно, ваш муж будет беспокоиться.
Но женщина только хихикала, устраиваясь на заднем сиденье.
— Улица Канетт, пожалуйста, — сказала она шоферу и хитро посмотрела на меня. — Ах, мой муж… Это моя забота. Или вас кто-то ждет?
Я молча покачал головой. С тех пор как я расстался с Корали (или она со мной?), никто, кроме Сезанна, меня не ждал, и в этом положении тоже, безусловно, были свои плюсы.
Мы ехали по притихшей улице Сен-Симон, мимо ресторана «Ферма Сен-Симон», где можно вкусно и дорого поесть, и уже сворачивали на все еще оживленный бульвар Сен-Симон, когда я снова почувствовал на ноге ее руку. Она нежно ущипнула меня и прошептала на ухо, что ее муж на конференции, а дети уже взрослые. Она спрашивала, чем была бы наша жизнь, если бы время от времени мы не баловались конфетками.
Сквозь алкогольный дурман до меня дошло, что конфетка — это я и что ночь еще далека от завершения.
3
На следующее утро я проснулся с чувством, будто меня били по голове молотком.
Как и всегда в таких случаях, один бокал накануне окапался лишним, и понял я это только сегодня.
Со стоном перевернувшись на бок, я нащупал будильник. Четверть одиннадцатого. И это плохо, даже очень плохо, потому что через час на Северный вокзал приезжает месье Тан, ценитель прекрасного из Китая, а я обещал его встретить.
Такова была моя первая мысль. Затем я подумал о Шарлотте. Повернув голову, я увидел лишь помятую простыню. Пораженный своим открытием, я сел.
Итак, Шарлотта ушла. Ее одежда, которую она вчера с пением разбросала по комнате, исчезла. Вздохнув, я снова опустился на подушку и закрыл глаза. Какую ночь я пережил, боже мой! Так мало спал и почти ничего не сделал. Нечасто со мной случалось такое.
На кухне меня встретил нетерпеливый и радостный Сезанн. Налив себе большой стакан воды, я принялся рыться в ящиках в поисках аспирина.
— Все в порядке, старина, сейчас пойдем гулять, — успокаивал я Сезанна.
Слово «гулять» он понимал, а потому лаял и вилял хвостом. Затем понюхал мои босые ноги и склонил голову набок.
«Однако дама исчезла», — подумал я, опуская в стакан три таблетки аспирина. Вспомнил, как мало у меня остается времени, и настроение испортилось окончательно.
В ванной я заметил прикрепленную к зеркалу записку.
Мой дорогой Жан Дюк, ты всегда заставляешь женщин ждать, пока они не заснут?
Несмотря ни на что, мне было с тобой хорошо, помни об этом.
До скорого,
Шарлотта.
Ниже виднелся едва заметный отпечаток губной помады.
Усмехнувшись, я выбросил записку в мусорную корзину. Действительно, этой ночью я был не на высоте.
За бритьем я вспоминал, как Шарлотта вошла следом за мной в квартиру и наткнулась на Сезанна, который с лаем бросился ей под ноги. Я хотел помочь ей встать, но она вцепилась в мою штанину, и я рухнул на ковер около нее.
— Не так резко, месье Шампольон, — засмеялась она, и ее лицо вдруг оказалось совсем рядом с моим.
Шарлотта обвила руками мою шею и поцеловала в губы. Ее рот раскрылся, и идея насчет конфетки внезапно показалась мне заманчивой. Я зарылся лицом в ее темные густые волосы, которые пахли чем-то индийским. Смеясь и шатаясь, мы добрались до спальни, оставив ее кремовый костюм валяться в коридоре.
Я щелкнул лампой, стоявшей на комоде «Вертико», и комната погрузилась в желтый свет. Повернулся к Шарлотте. Она лежала на кровати, призывно размахивая ногами, и пела: «Voulez-vouz coucher avec moi… ce soiiiir».
[13]
Потом в воздух полетели ее шелковые чулки. Один приземлился на полу, другой — на моей детской фотографии на мраморной каминной полке, прикрыв полупрозрачной вуалью лицо долговязого светловолосого мальчишки с голубыми глазами, который гордо улыбался в камеру, вцепившись в руль первого велосипеда.
Шарлотта осталась в нижнем белье каштанового цвета, по-видимому недостаточно ценимом ее супругом-политиком, и протянула ко мне руки.
— Давай же, мой Шампольончик, иди сюда, — промурлыкала она. — Иди сюда, мой сладкий, я покажу тебе Розеттский камень.
Ее «Шампольончик» прозвучало как «шампиньончик», но я воздержался от возражений. Вытянувшись на одеяле, Шарлотта погладила свои стройные бедра и озорно мне улыбнулась.
