Сделайте дело.
Что ж, дел у нее хватало. Сначала надо позвонить Паоле и еще раз извиниться за вчерашний финт ушами, потом вытянуть Валерку от друга и сходить с ним куда-нибудь (кино, кафе или даже боулинг, почему бы нет?), затем рвануть вместе с сыном в Барселону и посмотреть наконец, как там устроился старший ребенок. Вообще, эту авантюру Натка намеревалась предпринять как минимум месяц назад, когда стало очевидно, что в ближайшее время Нина возвращаться под родительское крыло не намерена. Но Натка всеми силами сдерживала свои порывы. Во-первых, следовало признать, что ее никто не приглашал, а во-вторых, этим неожиданным визитом она боялась окончательно испортить и без того прохладные отношения с дочерью. Но сколько можно терпеть? Мать она или не мать? Да и Ниночка, какая-никакая, все же дочка. Так что съездить надо. И Валерку свозить обязательно. Пусть как-то налаживают отношения, скоро разница в возрасте станет почти незаметной, могут наконец появиться общие интересы, общие друзья. У них так все и было с Аленкой. Было. Только сплыло.
Выплывать из пункта плана под названием «Алена» Натка решила вечером по той простой причине, что не могла придумать, как будет это делать. Надеялась, что в нужный момент на нее снизойдет прозрение, но, с другой стороны, боялась, что ничего такого не случится, а потому все тянула и тянула, откладывала и откладывала. Конечно, она понимала: вечно так продолжаться не может, и со всей своей «коньячной» ответственностью пообещала себе: «Сегодня непременно». Даже грозовые облака, сгустившиеся над Тоссой, Натка не сочла дурным предзнаменованием, словно вчерашний коньяк вымыл из ее головы дурную привычку идти на поводу у суеверий.
В общем, план был дивный, и составила его Натка только для того, чтобы не составлять другого плана: плана общения с мужем. Здесь она, сколько ни думала, ничего дельного сообразить не могла. Натка чувствовала себя одновременно и обиженной, и виноватой, и глубоко несчастной, и очень счастливой оттого, что затянувшееся молчание наконец переросло в открытый конфликт. А конфликт по закону жанра рано или поздно завершается кульминацией и последующей развязкой. Только вот как сделать так, чтобы победило «рано», Натка не знала, и какого именно разрешения конфликта она хочет, тоже пока определить не могла. Поэтому, обнаружив прежнее отсутствие в гараже машины Андрея, она даже не расстроилась, а, напротив, испытала некоторое облегчение. Ведь при встрече пришлось бы что-то говорить и как-то реагировать, а когда не знаешь, как именно, лучше всего промолчать. Андрей предоставил им обоим такую возможность, и она даже была ему за это признательна.
Натка выпила обжигающий кофе, заела его маленьким кусочком сыра и, не найдя больше никакого повода потянуть время, решительно сказала: «Итак, Паола». Поля, как про себя звала она подругу, стала лучшим из всего произошедшего с Наткой в Испании. Хотя встреча их подобного не предвещала. Отнюдь.
В тот день, несколько недель назад, Натка выехала в город в очередной раз. Маршрут у нее был один: магазин, школа, дом. Не потому, что она отличалась топографическим кретинизмом и боялась осваивать другие дороги, а лишь оттого, что ее ужасно пугала проблема парковки машины. Проблема эта, конечно, в последнее время превратилась практически в проблему мирового масштаба. В любой европейской стране найти свободное парковочное место у тротуара – огромная удача. Но все-таки в больших и даже средних городах существует достаточно подземных парковок. Тосса же оказалась городом маленьким, хотя далеко не до каждого его уголка можно было легко добраться на своих двоих от центральной парковки. Плутать же по улицам в поисках пары свободных метров, на которые можно с облегчением втиснуть свою малолитражку, могли себе позволить, с Наткиной точки зрения, только идеально спокойные, совершенно невозмутимые и до неприличия жизнерадостные испанцы. Ее же начинало трясти мелкой дрожью лишь от мысли о том, что для того, чтобы на несколько минут заскочить в какую-нибудь мясную или рыбную лавочку на окраине Тоссы, ей придется оставить машину у двойной сплошной желтой линии. Окончиться это мероприятие могло только одним: бешеным штрафом и неприятным разговором с полицейским. Полицейские – они хоть и испанцы, но порядок соблюдают и штрафы на завтра не откладывают. Еще и отчитывают по полной программе и пальчиком грозят, сдвинув брови и покачивая головой. Натка один раз наблюдала, как какую-то молодую испанку штрафовали за то, что она оставила скутер в неположенном месте. Полицейский практически безмолвно указал девушке на ее серебристого коня, разукрашенного модным граффити, и на запрещающий знак, прямо под которым этот конь разместился, и приступил к оформлению бумаг, не обращая никакого внимания ни на жертву, громко оправдывающуюся и размахивающую руками, ни на вереницу машин, которым он преградил путь своей – полицейской. Натка как раз сидела в одном из этих застрявших автомобилей и наблюдала за разворачивающейся на ее глазах сценой. Удивляло ее отнюдь не поведение полицейского – он мало чем отличался от российских коллег: делал свою работу, не реагируя на объяснения провинившейся девушки. Но вот сама нарушительница вызвала в Натке моментальное чувство жгучей, сильнейшей зависти. Она, в отличие от своего палача, терпением не обладала. Девушка громко, вызывающе тараторила, показывала на знак и, насколько могла понять Натка, требовала немедленно снять «эту ерунду» со столба. Бурный монолог, сопровождаемый яростными жестами и плевками, не прекращался ни на секунду и затронул не только несчастного стража порядка, но и всю систему, правительство, город Тоссу, а заодно и тех нетерпеливых водителей, которые устали ждать развязки спектакля и начали жать на клаксоны. Натка не нажимала. Она как завороженная наблюдала за бесстрашной нарушительницей, которая рвала и метала, а напоследок еще и подскочила к полицейскому «Сеату» и от всей души пнула его правое переднее колесо. У Натки перехватило дыхание. Ей стало жалко «несчастную дурочку», которая не ведала, что творила. Разве можно спорить с представителем власти? А уж ругаться с ним просто недопустимо. Она думала, что полицейский сейчас наставит на обидчицу пистолет, наденет на нее наручники, запихнет девушку в «Сеат» и повезет в управление, где та будет отвечать за оскорбление при исполнении по всей строгости закона. Каково же оказалось ее удивление, когда полицейский неожиданно рассмеялся, потрепал хулиганку по плечу и порвал бумажку со штрафом. Он укатил, все еще посмеиваясь и выставив на прощание из окна большой палец левой руки, а девушка, в мгновение ока превратившись из безумной фурии в милейшее невозмутимое существо, лихо вскочила на скутер и нажала на педаль. Никто из водителей и не подумал тронуться, все ждали, когда серебристый конь победно вырулит на дорогу и улетит, сопровождаемый градом одобрительных аплодисментов. Ждала и Натка. Вернее, она не ждала, а пребывала в глубоком оцепенении. Ее поразила эта храбрость, граничащая с помешательством, так, как поражает любого из нас в людях качество, нам не присущее, недосягаемое, но очень и очень желанное.
Натка по природе своей была то ли вышколенной советской системой пионеркой, то ли забитым той же системой страусом. Она ни за что на свете не решилась бы перечить полицейскому, даже если бы была на пятьсот процентов уверена в своей правоте, а уж в случае провинности она, скорее всего, потеряла бы несколько лет жизни от того нервного потрясения, что испытала бы от встречи с грозным «гаишником». Одна мысль о том, что ей придется выслушивать отповедь, да еще и на чужом языке, внушала Натке ужас, а осознание того, что немаленького штрафа можно избежать благодаря напору, нахальству и бесстрашию, повергало в уныние. Оказывается, справиться с полицейскими несложно. Только смелым и языкастым девушкам, а не таким скромным пионерам, как Натка, у которых поджилки начинают трястись еще до того, как они что-то нарушат.
