В нескольких окнах горел свет. Не спал один дядя Теодор. Он открыл Уильяму дверь.
— А, это ты, — сказал он. — Поезд опоздал?
— Вроде нет.
— Мы получили твою телеграмму, — сказал он.
— Да.
— Хорошо съездил?
— Вполне.
— Ты нам должен все завтра рассказать. Бабушка наверняка захочет послушать. Ужинать будешь?
— Нет, спасибо, я ел в поезде.
— Хорошо. Мы так и думали. Поэтому ничего не разогревали. Нельзя сказать, что мы тут все в добром здравии. Джеймс совсем плох, работать некому. Но в столовой есть печенье.
— Спасибо, — сказал Уильям, — я ничего не хочу.
— Правда? Ну я тогда пойду. Рад, что ты хорошо съездил. Не забудь рассказать завтра. Я, признаться, твоих статей не читал. Когда газета доходила до меня, их уже успевали вырезать. Няня Блогс была ими недовольна. Надо бы разыскать хоть одну, мне будет очень интересно…
Вдвоем они поднялись на лестничную площадку, где их пути разошлись. Уильям внес чемодан в свою комнату и положил его на постель. Затем он подошел к окну и наклонился, вглядываясь в залитый лунным светом парк.
В такую же точно ночь четыре недели назад, когда он смотрел на жестяные крыши Джексонбурга, во дворе фрау Дресслер проснулся трехногий пес, и над городком понесся его лай, перебудивший бродяг в мусорных кучах.
4
— Таппок нашелся, — сообщил мистер Солтер.
— Значит, все в порядке?
— Я бы не сказал.
И он протянул ответственному редактору письмо, которое получил утром от Уильяма.
«Уважаемый мистер Солтер, — говорилось в нем. — Большое спасибо за письмо и за приглашение. Я очень признателен лорду Копперу. Пожалуйста, поблагодарите его от моего имени, но, если вы не возражаете, я на банкет не приеду. Понимаете, мне долго добираться, а дома так много дел, и к тому же я не умею произносить речи. Иногда, правда, приходится, когда просят на праздниках в деревне, но у меня это выходит плохо, а на банкете не получится вовсе, я знаю.
Надеюсь, вы получили палатку и все остальное. К сожалению, нет каноэ. Я отдал его одному немцу, и Рождественский ужин тоже. У меня еще осталось немного денег. Прислать их вам? Пожалуйста, передайте вашему коллеге, что в среду я, как всегда, пришлю заметку в „Луг и чащу“.
Искренне ваш
Уильям Таппок.
P. S. Простите, письмо забыли отправить. Сегодня воскресенье, значит, вы его получите только в понедельник».
— Думаете, он торгуется с «Дейли Врут»?
— Если уже не переметнулся к ним.
— Тяжелая у нас профессия, Солтер. Никакой благодарности!
— Никакой преданности.
— Сколько работаю на Флит-стрит, столько в этом и убеждаюсь. Поневоле станешь циником.
— Что говорит лорд Коппер?
— Он не знает. К счастью, он обо всем этом на время забыл. Но может в любой момент вспомнить.
И лорд Коппер вспомнил. В то же утро.
— …кстати, Солтер, я вчера разговаривал с премьер-министром. Наградной лист будет подписан в среду. Как идет подготовка к банкету Тапиока? Насколько я помню, он должен состояться в четверг.
— Да, лорд Коппер, вы назначили этот день.
— Хорошо. Я сам произнесу тост за здоровье почетного гостя. Кстати, он ко мне приходил?
— Нет, лорд Коппер.
— Но я же сказал, что хочу его видеть.
— Да, лорд Коппер.
— Тогда почему его не привели? Запомните раз и навсегда, Солтер, я не потерплю, чтобы между мной и моими подчиненными возводили барьер. Я так же доступен самому простому… — лорд Коппер запнулся в поисках выразительного примера, — самому простому литературному критику, как и моему непосредственному окружению. В «Свисте» не должно быть никаких группировок, вы меня поняли?
— Да, лорд Коппер.
— Тогда приведите сюда Тапиока.
— Хорошо, лорд Коппер.
Таким было зловещее начало этого рабочего дня. Продолжение было еще хуже.
После ленча, когда Солтер в расстройстве беседовал с ответственным редактором, в комнате появился молодой человек с выражением здоровья на лице, которое накладывают долгие часы, проведенные на поле для игры в гольф, и которое отличало хорошо оплачиваемых сотрудников «Свиста» от их коллег после возвращения из летнего отпуска. В свое время опекуны уготовили ему место в конной гвардии, но, достигнув двадцатипятилетнего возраста, он вдруг полюбил журналистику со страстью, которую мистер Солтер решительно не мог понять. Весело посетовав на крайнюю занятость, молодой человек вдруг сказал:
— Не знаю, заинтересует ли это вас, но я был на прошлой неделе у своей тетки Труди. Там же гостил Джон Таппок — знаете, есть такой писатель? Так вот, он буквально накануне получил письмо от короля или кого-то там еще, где говорилось, что ему дают рыцарское звание.
Он остановился, заметив, что оба редактора смотрят на него с нескрываемым ужасом.
— Вижу, вам это не подойдет. Что ж, я это так сказал, на всякий случай. Думал, вы захотите из этого что-нибудь сделать. «Новые возможности молодых в новую эпоху» или что-нибудь в таком духе.
— Джон Таппок, писатель…
— Да. Неплохой, кстати, — я, во всяком случае, его читаю с удовольствием. Но кто бы мог подумать, что его оценит премьер-министр…
— Нет, — сказал премьер-министр с несвойственной ему твердостью.
— Нет?
— Нет. Внести в список изменения сейчас невозможно. Мы его официально уведомили. И я не могу посвятить одновременно в рыцарский сан двух человек с одинаковой фамилией. Оппозиция непременно к этому придерется и обвинит нас в семейственности. Что будет только справедливо.
— Два Таппока…
— Когда лорд Коппер узнает…
— Лорд Коппер никогда не узнает… И спасет нас то, что мы не указали, какого именно Таппока будем чествовать в четверг.
И он ткнул пальцем в приглашение, которое в воскресные дни появилось на письменных столах всех заведующих редакциями:
ВИКОНТ КОППЕР
и
Дирекция газетной корпорации «Мегалополитан»
просит Вас почтить своим присутствием ужин, который состоится в четверг 16 сентября в отеле «Браганца» в честь
ЗВЕЗДЫ «СВИСТА» ТАППОКА
Просьба прибыть к 7.45–8 часам вечера.
— Мы чуть не поссорились с секретарем по внешним сношениям. Я доказывал, что имя почетного гостя нужно дать полностью. Слава Богу, он не уступил.
— Да уж…
