— О Господи, ты напился. Ложись спать, старина.
— Проснитесь, у меня сюжет.
Услышав магическое слово, Коркер открыл глаза и сел.
Уильям гордо, во всех подробностях поведал ему о том, что узнал за ужином. Когда он закончил, Коркер снова лег на смятую подушку.
— Конечно, чего еще от тебя ждать? — сказал он с горечью.
— Но как вы не понимаете? Это правда! Нас поддержит посольство. Посол хочет, чтобы мы это напечатали.
Коркер повернулся на бок.
— Этот сюжет умер, — сказал он.
— Но Шамбл все перепутал. Теперь мы знаем. Это может иметь серьезные последствия для Европы.
— Значит, так, — твердо сказал Коркер. — Ложись спать, и поскорее. Твой сюжет после сегодняшнего опровержения не напечатает никто. С русскими агентами покончено, старина. Шамблу здорово не повезло. Он напал на золотую жилу, сам того не зная, — борода, кстати, отличный штрих. Его сюжет в десять раз лучше твоего, а мы его задавили. Выключи свет!
13
В своей комнате в пристройке сэр Джоселин Хитчкок заклеил замочную скважину почтовой маркой и осторожно зажег маленькую, затемненную абажуром лампочку. Вскипятив воды, он сделал какао, выпил его, затем подошел к карте на стене, вынул из нее флажок, поколебался минуту над сомнительными вершинами и гипотетическими реками этой темной местности, принял решение и твердо воткнул его в точку, обозначавшую город Лаку. Затем он погасил свет и сладко заснул.
ГЛАВА II
1
Утро вторника. Дождь в шесть часов. Машинка Джейкса через пятнадцать минут. Вскоре после этого первый крик «Бой!».
— Бой! — кричал Коркер. — Где мой бой?
— Вас бой в тюльме, — сказал бой Уильяма.
— Матерь Божья, за что?
— Полисейский на него ласселдился.
— Но я хочу чаю!
— Сисяс.
«„Империал Кемикалз“, за которым, как известно, стоит архиепископ Кентерберийский…» — печатал Джейкс.
Шамбл, О'Пара и Свинти встали, позавтракали и оделись — все в глубоком молчании.
— Уходишь? — спросил наконец О'Пара.
— А как ты думаешь? — сказал Шамбл.
— Ты, случайно, ни на кого не обижаешься? — сказал Свинти.
— А как ты думаешь? — сказал Шамбл, выходя из комнаты.
— Он обиделся, — сказал Свинти.
— Из-за русского сюжета, — сказал О'Пара.
— Его можно понять, — сказал Свинти.
Сэр Джоселин приготовил себе какао и открыл баночку консервированного языка. Затем он сделал смотр запасам продовольствия и остался удовлетворен.
Уильям и Коркер тоже не сидели без дела.
— Давай сперва на вокзал, — сказал Коркер, когда они вышли из «Либерти». — Вдруг багаж нашелся?
Они сели в такси.
— Вокзал, — сказал Коркер.
— Понял, — сказал шофер и припустил сквозь дождь по главной улице.
— О Господи, он опять едет к шведу!
И точно, именно там они остановились.
— Доброе утро, — сказал Эрик Олафсен. — Я в огромном восторге видеть вас. Я в огромном восторге видеть всех моих коллег. Они заходят так часто. Почти каждый раз, когда едут в такси. Входите, пожалуйста. Вы слышали новости?
— Нет, — сказал Коркер.
— Все говорят, что в воскресенье на поезде приехал русский.
— Да, это мы слышали.
— Но это ошибка.
— Да ну?
— Правда, это ошибка. Тот человек был швейцарец, железнодорожный контролер. Я его много лет знаю. Но пожалуйста, входите.
Уильям и Коркер последовали за ним в кабинет. В углу стояла плита, на плите — большой кофейник. Запах кофе наполнял комнату. Олафсен налил его в три чашки.
— Вам удобно в «Либерти», да, нет?
— Нет, — сказали Уильям и Коркер одновременно.
— Я так и думал, — сказал Олафсен. — Миссис Джексон очень религиозная женщина. Она каждое воскресенье приходит на наш музыкальный вечер. Но я думаю, вам у нее неудобно. Вы знаете моих друзей Шамбла, О'Пару и Свинти?
— Да.
— Они очень хорошие джентльмены и очень умные. Они говорят, что им тоже неудобно.
Мысль о таком обилии неудобств совсем доконала шведа. Он глядел поверх голов своих гостей огромными блеклыми глазами и, казалось, видел бессчетные перспективы все новых и новых неудобств и себя, ослепленного, закованного в цепи Самсона, который со всеми своими бинтами, Библиями и горячим крепким кофе не может и камня сдвинуть с горы, придавившей человечество. Он вздохнул.
Над дверью в магазин звякнул колокольчик. Олафсен вскочил.
— Момент, — сказал он. — Есть много воров!
Но это был не вор. Из кабинета, где они сидели, Уильяму и Коркеру было видно, кто пришел. Это была белая женщина. Девушка. К ее щеке прилипла полоска мокрых золотых волос. На ней были красные, заляпанные грязью резиновые сапоги. С плаща текло на линолеум, и в руке она, отставив от себя подальше, держала наполовину открытый зонт, с которого тоже капало. Зонт был короткий и старый. Когда он был новым, то стоил очень дешево. Она сказала несколько слов по-немецки, купила что-то и снова вышла в дождь.
— Кто эта Гарбо? — спросил Коркер, когда швед вернулся.
— Она немецкая дама. Она здесь уже некоторое время. Она имела мужа, но мне кажется, сейчас она одна. Он отправился на работу не в городе, и я думаю, она не знает, где он. Я думаю, он не вернется. Она живет в немецком пансионе фрау Дресслер. Она приходила за лекарством.
— Похоже, оно ей нужно, — сказал Коркер. — Ну ладно, нам пора на вокзал.
— Да. Сегодня вечером будет специальный поезд. Приезжают еще двадцать журналистов.
— Боже милосердный!
— Для меня большая радость видеть здесь столько достойных собратьев. Работать с ними большая честь.
— Мировой парень, — сказал Коркер, когда они вновь сели в машину. — Знаешь, я вообще никогда не чувствовал, что шведы — иностранцы. Мне кажется, они совсем как ты и я, понимаешь?
2
Через три часа Коркер и Уильям обедали. Меню в «Либерти» разнообразием не отличалось. Сардины, говядина и курица днем. Суп, говядина и курица на ужин. Жесткие, резиновые кубики говядины, иногда с уорчестерским соусом, иногда с кетчупом. Жилистые куриные волокна с серо-зеленым горошком.
— Совсем потерял аппетит, — сказал Коркер. — Видно, горы мне на пользу не идут.
Плохое настроение было у всех. Утро пропало впустую. Отсутствие Хитчкока висело над гостиницей, как грозовая туча. Радиостанция объявила четырнадцатичасовой перерыв, потому что Венлок Джейкс работал над колоритом.
