— Фатик…
Я молча взобрался на облучок.
— Хэй, хэй, все по местам! Трогаемся!
Молнией вспыхнули золотые волосы. Добрая фея исчезла, двигаясь так же быстро, как тогда, на вилле Бренка, когда мы решили, что нас почили визитом Охотники.
Однако не успел я изобразить улыбку победителя, как золотые волосы вспыхнули с другой стороны фургона. Гном-возница, мой сменный напарник (не тот, которому я признался в любви, тот гном почему-то отказался с нами ехать), шустро ретировался с сиденья. Власть Жриц Рассудка научила мужчин-гномов понимать настроение любой женщины с полувзгляда.
Виджи, как робкая ученица, примостилась на краешке облучка. В пышной белой рубашке, кожаном красном жакете и обтягивающих штанишках она была великолепна.
Я пожал плечами и крикнул гному:
— Ступай в эльфийский фургон! — после чего начал спуск с холма.
На середине спуска Виджи придвинулась и молча ткнулась носом мне в плечо, после чего любые слова для выяснения отношений стали не важны.
Несносная девчонка с утиным носом выиграла.
35
Над Ридондо кружили птицы.
Мы выбрались к тракту, миновав столб с надписями «Одна миля» на Общем и двойном футарке гномов. Все дороги в Мантиохии сходились к Ридондо. Я приближался к городу без особой опаски: призраков прошлого, по крайней мере, таких, которых стоило опасаться, в нем, как будто, не было, или, во всяком случае, не должно было быть.
Щурясь на башни Верхнего города, я решил кое-что пояснить Виджи. Насчет государственного устройства Мантиохии я распинался вчера у общего костра, но эльфы предпочли спрятаться в фургоне на краю лагеря. Думаю, чьим-то острым ушкам не составило труда услышать все, что я говорил, но повторение — мать учения. Во избежание ошибок, так сказать.
Трагедия любой наследственной монархии — кретинизм, которым рано или поздно поражается очередной наследник престола. Соответственно, все свершения предыдущего монарха бывают похерены очень быстро, и процветающая некогда страна скатывается к ничтожеству. Помешать такому исходу может парламент, на манер того, что был в свое время в Фаленоре. Парламент, ограничивающий власть самодержца. Беда в том, что в парламент рано или поздно проникают, минуя благородных дворян, купцы — ничтожная поросль толстосумов, готовых скупить все и вся, для которых понятие чести и родины — это что-то вроде кошачьего чиха, не более.
Тут старина Фатик взял паузу, ибо недавно сам пытался преуспеть на купеческом поприще.
Виджи слушала, навострив ушки.
Дабы обделывать свои грязные дела, торгаши могут купить всех, даже — ай-ай, родичей короля, его дядей и теток, которые, как обычно бывает в монархиях, неподсудны закону. Монархия, соответственно, расшатывается, начинаются брожения. Дворяне — этот цвет и элита нации, ее голубая кровь, — тут я едва сдержался, чтобы не расхохотаться, — теряют свой престиж и власть.
Мантиохия, страна, основанная некогда выходцами из северных королевств, не имела проблем с купцами, парламентом и наследниками престола. Дело было в том, что роль купцов тут исполняли сами дворяне, а на роль пожизненного монарха изначально — с самого основания государства — дворяне Большого Ковенанта выбирали низкородных кретинов.
— Есть древнее предсказание, что пока на престоле один низкородный кретин сменяет другого, — Мантиохия будет процветать, — поведал я. — Государь визирует указы оттиском большого пальца, гыгыкает, пускает слюни на троне и ни во что не вмешивается и, разумеется, не имеет фаворитов. С такой точки зрения монархическая идея выглядит весьма привлекательно. Указы готовит Ковенант. В него входят двадцать семейств. Они настолько голубокровны и благородны, что заключили меж собою этот самый ковенант, известный как Договор о Разумном сосуществовании. Хотя при этом они продолжают рыть друг под друга из года в год и из века в век. Тем не менее никто из них не стремится захватить верховную власть, ибо над ними довлеет предсказание, очень подозреваю, что липовое, однако действенное. Таким образом, существующая система власти сохраняет относительную устойчивость уже три столетия.
Я замолчал, ибо мы подъехали к мосту у обводного канала. Барка с грузом бревен все же решила идти к городу, и взмокшие служители моста крюками зацепили деревянное полотнище корабельного пролета и подняли его. Мы подождали, пока барка, плеща веслами, прошла между половинами моста. Затем я снова взялся за вожжи. Моя эльфийка сидела, сложив руки на коленях и навострив ушки.
— Рабство здесь запрещено, однако работорговля — разрешена, — продолжал я. — Торжище Сотни Дорог — в том числе и рабский перевалочный рынок. Как тебе, должно быть, известно, добрая фея, с рабством все в порядке в южных и северных краях.
Виджи кивнула спокойно: явно уже слышала мою лекцию. Я подумал, что постепенно она перестанет удивляться самым диким вывертам мира людишек. Привыкнуть можно ко всему.
Ко всему.
— Главное отличие Большого Ковенанта от хараштийского Мегасиндиката — благородная кровь и то, что Ковенант разбит на двадцать семейных корпораций. Ковенанты — патриции, прочие — плебеи, обязанные ломать перед патрициями шапки. Голубая кровь, дворяне, соль нации, неподсудная закону. Крестьян и простых горожан корпорации держат в черном теле и предельном невежестве, так ими легче управлять. В Мантиохии под запретом книгопечатание и любые университеты для простецов, грамоте и счету можно обучиться лишь поверхностно при храмах Атрея за огромную плату, а двойная запись в бухгалтерских книгах считается тяжким грехом. Торговый патрициат стремится удерживать положение вещей таким, каким оно было и сто, и триста лет назад, когда только закладывался город. Ковенант опасается любого прогресса, который может подорвать его власть, и потому казнит самодеятельных ученых и всякого, заподозренного в излишках ума. А все блага мира, включая учителей, патриции покупают — и не выносят за пределы своих имений. Ну а после загадочного случая на Пикнике Орна, Ковенант изгнал своих магов за пределы страны. Теперь тут и маги наемные, из Талестры.
Тут я прикусил язык, ибо навстречу нам выкатилась расписная кибитка талестрианского мага. На козлах стоял атлетически сложенный негр-возница в набедренной повязке: повозка катила быстро, кони были свежие.
Маги почуяли неладное и удирают!
Я невольно втянул голову в плечи и отвернулся, но предосторожность была излишней. Даже будь это тот самый бестиатор, что героически удрал с поля Хотта, он все равно не знал, кому маги Талестры обязаны отплатить за поражение.
Кибитка прокатила мимо, обдав нас пылью. Мне показалось, что из ее глубины по мне мазнул быстрый взгляд: жесткий, пытливый.
Я вернулся к лекции, когда повозка осталась далеко позади, старался говорить быстрее, так как мы почти подъехали к таможне.
— Иностранец может вести дела в Мантиохии, но для этого обязан купить патент и поселиться в гетто. Использование прогрессивных вещей, методов работы — запрещено под страхом смерти. Но иностранцы все равно стремятся в Ридондо — слишком уж хлебные тут места. Для простонародья запрещены любые гуляния, ярмарочные увеселения, жонглеры, сказители, безусловно запрещен театр, — произнес я быстро, ибо мы уже подъезжали. — Простому люду незачем глядеть на представления, где рассказывают поучительные истории, заставляют думать и, отчасти, развиваться духовно. Коллективная молитва и проповеди в храмах — вот лучший театр простеца. Короче говоря, благодаря непрестанным усилиям власти, простой народ в Мантиохии наивен, как дети. И, несмотря на то что король — всегда конченый кретин, простой народ очень чтит его и почитает мудрым правителем, ибо дворяне выбирают короля как раз из этого самого народа, он, как бы сказать, «народный избранник».
