Теперь настал черед последнего плода, пропитанного ядом.
Мы шли на разборки с подгорным демоном, которого я же и выпустил.
Предварительно я еще раз плотно поел и вымылся в гоблинской баньке. Помирать грязным да на пустой желудок я всегда считал верхом паскудства.
— Зря ты за мной увязался, — сказал я, пробираясь через подлесок. — Да и Крессинда не хотела тебя отпускать…
Олник Гагабурк-второй (прошу заметить — сын Джока Репоголового!) источал младенческий оптимизм:
— Ну, я считаю, все будет хорошо!
— Будет, — кивнул я. — Но не нам. Будет хорошо тому уроду, когда он нас схрупает. Он, если забыл, имеет четыре руки, сотню глаз и рост с колокольню.
Бывший напарник позвенел оружием, которое добровольно на себя навьючил:
— Да помню я, помню. А вместо сердца — пламенный… клубок.
— Да, а вместо мозгов — пирожок с капустой.
— Серьезно?
— Нет, это я о тебе.
Он не обиделся, пыхтя под грузом оружия и доспехов. Он тащил молот и кинжал Крессинды, собственную колотушку, Большой Костыль, в который превратился Малый Аспид (Скареди даже не снял с обломка клинка деревяшку), гоблинский меч из плохо прокованного железа (плоды первых опытов гоблинских кузнецов, которые бутгурт моар держал на виду, чтобы дурачить храмовников), кленовый лук с набором стрел, сковородку, мои клинки Гхашш, мой же наспех залатанный нагрудник, круглый деревянный щит, парадный шишак Закипающего Чайника и ценную реликвию гоблинов — кожаный фартук с чешуями дракона, посаженными на рыбий клей, каждая чешуя — с мою ладонь размером. Поскольку драконы в нашем мире давно перевелись, реликвия представляла собой определенную ценность, выраженную в звонкой монете.
Я двигался налегке, как основная ударная сила, которой нужно беречь силы, да простят мне этот каламбур. Мы уже зашли на территорию зова, и бутгурт моар со своей свитой поспешил нас оставить. Мы заключили договор — если я не вернусь через два дня, Чайник отправит остатки моего отряда вниз, в Сэлиджию, дав денег для освобождения эльфов. Ради высшей цели он мог прикончить кого угодно самым коварным способом, но в остальных случаях был, гм, гоблином чести.
Крессинда сказала, что ляжет костьми, но освободит Виджи и принца. Скареди поклялся в этом утраченными мощами Барбариллы-страстотерпицы. Имоен просто кивнула. Монго промычал что-то неразборчивое. Альбо… Бедняга архиепископ, как вы знаете, самым натуральным образом сошел с ума.
Честно говоря, я не хотел брать с собой Олника, но от гнома оказалось не так легко отделаться. Наконец я сдался, подумав, что папочка Джок не слишком много потеряет, если монстр сожрет его беспутное чадо. При папочке все равно находился Олников брат-близнец, то еще горюшко.
Олник сделал мне знак подождать, отдышался, утер лоб, чихнул, высморкался с помощью пальца и изрек мудрость:
— Этот уродильник еще не имел дела с варварами Джарси!.. И с гномами тоже! Он еще пожалеет!
— Несомненно, — кивнул я, думая, что зов демона вряд ли проникнет под толстый гномий череп. — Он нас пока не знает, а когда узнает…
— Вот!
Мы выбрались на прогалину. Внизу шумел, перекатываясь на камнях, прозрачный ручей. Пик, похожий на вязальный крючок, разрезал пополам розовую пастель небес. Я задрал голову, и мне померещилось, что пик кренится в нашу сторону и вот-вот упадет.
Демон затаился. Он знал, что я иду, и затаился. Я не чувствовал его взгляда. Он дожидался там, в пещере. Ждал меня.
Мы присели на берегу передохнуть.
— Гритт, нам бы сегодня пригодились те резалки чирвалов!
— Серпы? — Сидя на корточках, в нахлобученном шлеме, с драконьим фартуком на груди и щитом за спиной (измызганный килт Олник выбросил), мой товарищ был похож на боевую черепаху, у которой из панциря там и тут торчат заостренные орудия смертоубийства.
— Да. Вы почему их не взяли, просвети?
— А, — он покачал головой, — так принц сказал — они никчемушки. Так и вышло — они все проржавели через час, будто валялись в земле сотню лет.
— Яханный фонарь, а мне казалось, они сделаны из зачарованного серебра.
— Не… Эльфик сказал, это особый металл Агона, не для нашей вселенной. Он проржавел, а потом просто в пыль обратился. И костяные рукоятки следом…
Я тут же вспомнил гшаана, который распался у меня на руках в дымящуюся золу.
— Дела.
— Угу, — гном кивнул. — Печальные-печальные дела! А я хотел прихватить для папочки Джока штучки три-четыре.
— А что случилось с трупами чирвалов? — спросил я, уже предполагая ответ.
Олник сплюнул:
— А ты представь! Задымились, развонялись, и исчезли, как не было. Ветер пепел разнес… Эркешш махандарр, я такого ни разу не видел!
Наш мир для них чужд и враждебен. Так говорила Виджи… Гритт! Не вовремя ты сплавил моих эльфов вниз, Чайник, не вовремя! Вот сейчас — точно говорю — я бы пришпилил косноязычного принца к деревцу и вытряс из него хотя бы часть загадок.
Мой бывший напарник кое-как поднялся и бросил взгляд в сторону гоблинской «столицы».
— Как думаешь, Фатик, мы успеем обернуться до позднего ужина? Э-э-эх-х, а ведь в Зеренге через шесть дней наш великий праздник — Бургх дер Гозанштадт! Танцы и выпивка до утра…
— Двигай молча, эркешш твою махандарр! — гаркнул я.
Вокруг пика вновь начала клубиться едва заметная серая хмарь.
Мы перебрались по камням на другой берег и начали подниматься по пологому скату длиной в милю.
Туман начал заплетать древесные корни. В просветы между ветвями я видел, как хмарь вокруг пика сгущается. Наконец она расползлась вязкими лиловыми тучами и закрыла солнце; по верхушкам деревьев загулял ветер, сыпанула скверная морось. С веток сразу закапало. Я поднял воротник куртки и начал внимательно смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться.
Олник пыхтел рядом, погруженный в глубокие раздумья.
— Слушай, как думаешь, там могут быть… сокровища? — вдруг спросил он.
— Не было там никаких сокровищ. Только ледяная пещера и маска.
— Но пещера-то — здоровая?
— Да.
— Так может, вы там плохо смотрели, а? Гномов-то с вами не было, а?
— Уж кого не было, так это гномов, слава всем богам и пророкам!
— Ну вот, вот! — Он оживился. — Я уверен, там есть сокровища! Демоны обычно их и стерегут.
Мое уныние перешло в раздражение:
— Буду весьма обязан, если ты примолкнешь. Да и зачем тебе столько денег?
Олник залился стыдливым румянцем:
— Да там личное…
Сукин сын страдал от любви!
