Вблизи что-то громко треснуло, отчего Томас невольно вздрогнул, а рядом перильце лестницы брызнуло щепой. Венчик дыма на корсарском галиоте показал то место, откуда секунду назад по галере выстрелил аркебузир. Сейчас он, оперев громоздкий приклад своего длинноствольного ружья о палубу, перезаряжал его со ствола. Томас огляделся в опасении, не заметил ли кто, как он вздрогнул, но все смотрели только вперед. У Стокли губы при этом шевелились в беззвучной молитве. Мелькнув взглядом на товарища и заметив, что тот смотрит, он прикусил язык и отвел глаза.
Снова венчики дыма, и сверху просвистали свинцовые шарики, один из которых ударил галеру в нос. На этот раз Томас не шелохнулся, молча наблюдая зловеще-красные вспышки, курящийся дым от которых через секунду рассеивался.
— Арбалеты! — воззвал ла Валетт. — Готовсь!
Оружие у солдат Ордена было по нынешним меркам слегка устарелым. Но оно, даром что и уступало вражескому в дальнобойности, было не таким громоздким и могло при метком попадании наносить жестокий урон. Небольшая группа солдат, шагнув вперед, рассредоточилась вдоль носа галеры. С помощью кранекинов
[10]
арбалетчики натянули тетиву и аккуратно поместили в желобки стволов тяжелые стрелы-болты.
— Целить произвольно! — донесся с кормы четкий приказ.
Колкому треску вражьих аркебуз на этот раз дружным клацаньем ответили замки арбалетов, болты которых, изящной дугой пролетев над водным пространством, исчезли среди вооруженного люда, теснящегося вдоль борта корсарского корабля.
Галеру от галиота отделяло сейчас не более сотни шагов. Орда иноверцев в тюрбанах, потрясая ятаганами и пиками, оскаленно выкрикивала христианам дерзости. Пришли в движение весла галиота: экипаж отчаянно пытался придать судну ход. Томас напрягся в ожидании неминуемой команды «пли»; видно было, как один из канониров, глядя через плечо, нетерпеливым рыком поторапливает:
— Ну давай же, давай!
Капитан ла Валетт, выждав еще секунду-другую, приложил ладони ко рту и рявкнул:
— Пли!
Глава 2
Канониры тут же поднесли горящие фитили к бумажным кулям с порохом, что виднелись в затравочных отверстиях. Порох вспыхнул со злобным шипением, и из дул обоих орудий с раскатистым грохотом вырвались снопы дымного пламени. От жесткой отдачи дрогнула под ногами палуба; Томас был вынужден выставить ногу, чтобы удержать равновесие. Обе кулеврины были заботливо заряжены гнутыми гвоздями, обрывками цепей и кусками свинца — смесью, не столь давно захваченной на одном из кораблей неприятеля. Есть некое дикарское удовольствие в созерцании того, как вражий боезапас используется против самого же врага. Как раз сейчас на глазах у Христова воинства смертоносный заряд из железных обрезков шарахнул в борт корсарского судна и, проломив в двух местах леер,
[11]
разметал магометан, как тряпичных кукол, образовав из них на палубе недвижные взлохмаченные груды.
— За Бога и Святого Иоанна! — взревел ла Валетт, и люди его отозвались громовым ревом; орали рты, блестели истово глаза. — За Бога и Святого Иоанна-а! — вновь и вновь выкрикивали они, в то время как галера стремилась вперед, прямо к борту вражеского судна.
— Напрягись! — Выкрик ла Валетта был едва слышен поверх буйного рева воинства.
Томас смолк и стиснул зубы, пригнувшись и крепко уперев широко расставленные ноги; одной рукой он схватился за ограждение. Те, кто был рядом и у кого хватило сметки понять, что сейчас будет, последовали его примеру. Палуба под ногами будто подпрыгнула, а стоящий сзади солдат, задев Томаса плечом, грохнулся с еще несколькими на палубу. Обиженно застонала передняя мачта, у которой с треском лопнул один из вантов. Из-под палубы донеслось приглушенное страдальческое мычание гребцов, которых ударом посбрасывало со скамей, но удержали, впившись в плоть, кандалы. Нос «Быстрой лани», специально укрепленный для таких таранных столкновений, с тяжелым скрежетом вознесся вверх, весь в свежих зазубринах, а вражеский галиот под ударом резко накренился, отчего десятки магометан, шумно гомоня, кубарем откатились к дальнему борту, а некоторые слетели через него в море.
— О, Господи Иисусе, — пробормотал Стокли, поднимаясь на ноги рядом с Томасом.
«Быстрая лань» замерла на воде в секунду пронзительного затишья, когда команды обоих судов, частично оглушенные, приходили в себя после удара. И тут предрассветную прохладу разорвал голос ла Валетта:
— Крюки! Кидать на ту сторону, клинить у себя!
— А ну, — Томас махнул Стокли и, опустив копье, метнулся и подхватил один из разлапистых абордажных крючьев на буте веревки. Выпростав небольшой ее отрезок, крюк он подкинул и стал сноровисто раскручивать у себя над головой, а когда выпустил, тот дугой перелетел через чужую палубу и исчез за ней. Томас тут же дернул веревку на себя, избавляясь от провеса, и начал быстро обматывать ее вокруг крепительного клина. В это время через неприятельское судно летели уже и другие крючья, всаживаясь в дерево.
— Табань! — рявкнул ла Валетт. — Живее, живее! Комит, не жалеть плетей!
Гребцы, взгромоздившись обратно на свои скамьи, ухватились за рукояти весел, отполированные за годы безвестными предшественниками, что мучились здесь до них. Приказ табанить поступил раньше, чем они успели изготовиться, а потому первый удар весел по обе стороны вышел невпопад, со всплеском. Тем временем Томас с Оливером, управившись со своими веревками, возвратились в авангард солдат на главной палубе.
Некоторое время «Лань» не двигалась, продолжая давить носом борт неприятельского судна. Но вот она с плавным креном начала отстраняться, а привязанные к абордажным крючьям веревки туго натянулись через неприятельскую палубу. С кормы раздался тревожный возглас: капитан корсаров осознал опасность. Кое-кто из его людей взялся сечь натянутые веревки, но из-за крена палубы это удавалось лишь считаным единицам, что каким-то образом успели забраться наверх по круто поднявшемуся противоположному борту.
Однако было уже поздно. «Быстрая лань» начала отходить, волоча за собой дальний бимс
[12]
корсарского судна. Черпнув ближним бортом воды, галиот грациозно опрокинулся, сронив при этом в море всю незакрепленную оснастку, а вместе с ней и экипаж. Через решетку палубного настила мелькнули искаженные ужасом лица гребцов, прикованных к своим скамьям. И вот их уже нет, они ушли под поверхность, и лишь облепленное ракушками чрево галиота лоснилось на потревоженных водах бухты. Абордажные крючья отсекли, концы улетели в море. Вокруг корабельного корпуса в попытке остаться на воде барахтались десятки людей. Те, кто умел плавать, направлялись к безопасному берегу, благо он был не так уж далеко. Остальные хватались за все, что только держалось на воде, или пытались уцепиться за брюхо судна.
