— О-о, да у нас пир, — с напускной веселостью воскликнул Томас.
Мария, рассмеявшись, затянула его внутрь и закрыла дверь.
* * *
Ночью они нагие лежали на узковатой кушетке. Дверь единственно уцелевшей спальни была открыта, и через деревянную решетку балкона открывалось небо. По распахнутому звездному простору полупрозрачными ленточками тянулись облака в серебристой пыльце. С севера горизонт урезал чернильный горбыль Шиберраса, плавно снижаясь к оконечности острова. Несмотря на смену времени года, ночь выдалась вполне благодатная, не холодная. Тела после недавней любви по-прежнему излучали тепло. Мария лежала справа, головой приникнув Томасу к груди, а рукой задумчиво поглаживая ему волосы на животе.
— Знаешь, больше всего мне хочется думать и разговаривать о будущем, — тихо произнесла она. — Хотя я знаю, для нас это непозволительная роскошь. Во всяком случае, пока не кончилась осада.
— Да, любовь моя, — грустно улыбнулся он. — В будущее сейчас заглядывать нет смысла. Определенно.
Она с минуту молчала, затем оперлась на локоть и посмотрела на него с кроткой печалью.
— Томас, милый, будущее — единственное мое утешение. Настоящее для меня неразрывно связано с опасностью, а в прошлом — лишь беспросветный мрак и отчаяние. Слишком много там боли. Всего только и остается, что настоящий момент.
Томас прикоснулся к ее щеке в неуверенности: сказать или утаить. Впрочем, правды не спрятать. Да и нет у него такого права.
— Ты знаешь, Мария, любимая, эта ночь может у нас оказаться последней. Завтра сарацины пойдут на штурм. Ла Валетт считает, это их последняя попытка нас сокрушить. На приступ они бросят все свои силы: и орудия, и людей. Мы должны встретить их тем же.
— Ты тоже идешь в бой?
— Я должен. Речь идет о защите Ордена, Биргу, всех вас.
— Тогда и я пойду с тобой.
— Тебе нельзя, — покачал головой Томас. — В боевом строю женщинам не место.
— Неужели? Ты считаешь, нам лучше сидеть сложа руки, безропотно глядя, как турки идут на вас стеной, а затем в случае их победы стать пищей для их кровавого пира и утехой для похоти? Уверяю тебя, Томас, каждой женщине и ребенку известно, чтопоставлено на кон. И мы будем делать все, чтобы одолеть врага.
— Нет. Ты останешься здесь, в безопасности.
— Безопасности? — Она горько усмехнулась. — Если укрепления падут, нас всех или умертвят, или угонят в рабство. Так что лучше уж я умру рядом с тобой, чем буду здесь сидеть и дожидаться, когда меня изотрут до дыр, а затем забьют, как скотину. Свою участь я выбираю сама. — Мария нежно прикрыла ему пальцами губы. — Всё. Таково мое последнее слово. И ты меня не переубедишь.
— Да разве я посмею, — шутливо сдался он. — Не будем сейчас об этом. Ты лучше обними меня.
Она вновь положила голову ему на грудь, прижалась телом, и Томас, прикрыв глаза, в разнеженном блаженстве вбирал в себя ее тепло. Снаружи на остров наползало облако, постепенно затягивая собой звездную россыпь. Вскоре после того, как колокол на соборе пробил полночь, по разрушенному городу застучали первые капли дождя, который, набирая силу, зашуршал глухим шелестом, обдавая журчащими струйками балконную решетку. Стало прохладно. Томас с Марией с дивана перебрались на кровать, обнявшись там под теплым покрывалом.
Дождь лил и лил не унимаясь, а к рассвету в небе начал угрюмо воркотать гром, вторя трепещущему свечению молний. В назначенный час с ударом колокола Томас зажег свечу, поднялся и стал одеваться, догадываясь, что Мария не спит и смотрит на него. Застегивая камзол, он обернулся:
— Не поможешь мне с доспехами?
Она кивнула и, усаживаясь, потянулась за халатом. На сундуке у двери Томас с вечера оставил оружие и снаряжение. Сейчас он поднял нагрудник и приставил его к груди, а Мария, как заправский оруженосец, справилась с застежками и надела наспинник, помогла с боевыми рукавицами и приспособила латы. Когда дело дошло до набедренников, Томас покачал головой:
— Эти надевать не буду: ожоги мешают, больно. Давай просто шлем, и все.
Она бережно надела ему на голову подшлемник, после чего подняла с сундука морион, водрузила его и застегнула ремешок под подбородком.
— Ну вот.
Томас опробовал доспех в движении, стараясь не обращать внимания на вяжущую боль в левом боку. Наконец с удовлетворенным кивком он потянулся за мечом и вделся плечом в перевязь. Мария поспешила наверх и вскоре возвратилась в укороченном гамбизоне и бриджах. Свои роскошные волосы она стянула сзади в тугой пучок. На ногах у нее были мягкие сапоги на шнуровке. Довершал же экипировку пояс с кинжалом, который она сама загодя достала из сундука.
— Ну вот, я готова, — с горделивым видом обратилась она к Томасу.
В свете свечи ее розово-матовая кожа казалась особенно румяной и гладкой. Томас невольно заулыбался ее красоте.
— Прежде чем мы отправимся, Мария, я хотел тебя еще кое о чем попросить. Я написал письмо Ричарду — оно наверху, на сундуке у кровати. Если со мной что-нибудь случится, проследи, чтобы оно попало к нему.
Мария молча кивнула.
— Вот и хорошо, — улыбнулся Томас. — А теперь идем.
* * *
Подъемным мостом наспех сооруженной внутренней стены служила повозка, укрепленная сбитыми крест-накрест балками. Сама стена была возведена из подручных средств: тут тебе и материал от снесенных домов, и каменный мусор от рухнувших участков основной стены. Высоты в ней было с десяток футов, а концами она примыкала к двум пока еще стоящим изрядно порушенным бастионам. За стеной находился подмосток для защитников — женщин, детей и стариков; сейчас все это разношерстное и разноликое воинство рассредоточилось под командой горстки солдат, руководящих обороной последнего рубежа. Из оружия эти горе-вояки имели при себе легкие пики, мечи, топорики и дубины, а также корзины с камнями, предназначенными для метания в головы сарацин, если только те перелезут через остатки главной стены.
Мария с Томасом расстались у той самой повозки, где новоявленной ополченке выдали палицу, с которой она по небольшой лестнице поднялась на подмосток за стеной. Сам Томас прошел через проем. С той стороны уже были заготовлены лестницы на случай, если защитники главной стены будут вынуждены отступить. Возле проема Томаса дожидался Ричард. Вместе они взошли на участок главной стены, где под висящим мокрой тряпкой знаменем Ордена уже расположился Великий магистр. Ла Валетт стоял на парапете, уперев руки в перчатках во влажно поблескивающий камень, и пристально вглядывался в османские ложементы.
Поглядев на небо, Ричард сморгнул дождевые капли.
— Пальбы сегодня, похоже, не будет, — рассудил он вслух. — Льет так, что порох отсыреет мгновенно. Будет рукопашная — стенка на стенку, кто кого. А значит, турки полезут на стены безнаказанно: стрелять-то по ним нечем.
— Не скажите, молодой человек, — заслышав разговор, на минуту отвлекся от вражеских позиций ла Валетт. — Для пушек и аркебуз погода, быть может, и сыровата, но никак не для наших арбалетов.
