Мы вошли в зал, хмурясь. Сели по местам нахмуренные. А когда она заговорила, нахмурились еще больше. Вряд ли кто-нибудь слушал, что она там говорит. Женщина довольно прытко подвигалась вперед и вдруг неожиданно заявила:
– Наука говорит: когда мы улыбаемся, расходуется энергия двадцати семи мускулов лица, а когда хмуримся – почти вдвое больше: пятидесяти одного мускула. – Она сделала паузу: – Так зачем же нам хмуриться?
В этот момент Виктор Тоска открыл глаза и громко сказал:
– Чтобы делать побольше физических упражнений.
Раздался общий хохот, крики «браво!», аплодисменты, и кто-то добавил:
– Правильно! Надо как можно больше упражняться.
Ротный командир поднялся с места и заорал:
– Отставить!
И сразу все стихло.
– Кто это сострил? – спросил ротный.
Виктор Тоска хотел встать, но Доминик схватил его за плечи и толкнул обратно на стул.
Потом Доминик встал сам.
– Явитесь ко мне в канцелярию, – сказал ему ротный, и Доминик вышел из зала.
Он был оставлен на неделю без увольнения плюс наряды вне очереди каждые сутки.
– Братишка-то мой, а? – говорил он. – Самый воспитанный мальчик на свете, – на него хоть с ножом, он все равно будет вежлив. И вот на тебе: засыпает на этой паршивой лекции, просыпается как раз вовремя, чтобы сочинить ядовитую шуточку, – ну и держал бы ее при себе, как это делаем мы, горлодеры, так нет же, тут ее и выпаливает!
Как-то раз вечером наш тогдашний сержант, по фамилии Какалокович, добрых полчаса распекал нас в строю. Потом он выпятил нижнюю губу, как делал всякий раз, когда старался выбирать слова, и сказал:
– Ротный командир поручил мне коснуться, значит, одного негласного вопроса. То есть это неофициально, между нами. В армии нет места ночным феям – значит, ребята, который из вас эта самая… фея, давай пусть явится ко мне после поверки, потому что ротный командир говорит, это вина не ваша. В армии ночных фей не полагается – и все тут. Понятно?
Все поняли, но промолчали, и сержант скомандовал:
– Разойдись!
У нас было в обычае собираться вокруг Какалоковича после вечерних занятий, чтобы узнать гарнизонные сплетни и посмеяться над сержантом, и, разумеется, на этот раз вокруг него собрались решительно все. Мы смеялись над тем, как удачно он подбирал выражения в своей последней речи, и тут сержант вдруг спросил:
– Где рядовой Виктор Тоска?
А Виктор прохаживался по ротной линейке с Ником Калли, и все ему стали кричать:
– Эй, Виктор! Сержанту нужно с тобой поговорить.
Виктор подошел. Сержант и тут не сразу мог справиться со своим языком, но все-таки он спросил:
– Ты где был вчера вечером?
– Когда?
– Часов в десять, что ли, говорят.
– А кто говорит?
– Ладно, где ты был?
– Сидел на скамейке возле кино и слушал музыку, потому что картину видел раньше. А что?
– Кто был с тобой.
– Никого.
– Значит, ничего не случилось?
– Что вы хотите этим сказать?
– Разве никто к тебе не подходил и не подсаживался рядом, хотя там уйма скамеек, на сто ярдов по обе стороны дорожки в кино?
– Ах, да, – сказал Виктор. – Я и забыл. Какой-то капитан подошел и сел рядом.
– А ты и забыл?
– Ну да. А что?
– Слыхал последнее, что я говорил перед строем, а?
– Ну, конечно. Так что из того?
– А что тебе капитан говорил?
– Не помню. Я встал, чтобы отдать ему честь, а он говорит: «Не трудитесь», так что я не стал козырять. Имею полное право не козырять офицеру, раз он говорит, что не надо. В чем дело?
– А как ты думаешь, что теперь сделают с этим твоим капитаном?
– Что с ним сделают?
– Вышибут вон из армии.
– Почему?
– А ты и не знаешь?
– Откуда ж мне знать?
– Ты там был, нет? Ты да он… Что, не так?
– Не понимаю, что вы хотите сказать.
Виктор с недоумением на всех оглянулся, и все стали строить ему умильные рожи, так что он наконец-то понял, что Какалокович силился ему втолковать.
– Не говорите глупостей, – сказал Виктор.
Он повернулся и ушел, а ребята стали просить:
– Ну, сержант, что случилось? Расскажите нам, ладно?
– Я там не был, – сказал сержант, – но говорят, у капитана с Виктором завелся флирт. Во всяком случае, капитан с ним заигрывал. А Виктор, пожалуй, даже и не понял, что ему нужно. Он, конечно, тупица изрядная.
– Кто-нибудь, возможно, наклепал на капитана, – сказал Вернон Хигби.
– Ну да-а! – протянул сержант. – Это такой фрукт. Его выследили. А с вами, ребята, никто тут не флиртовал последнее время? Армия таких не потерпит.
Все расхохотались, а Джо Фоксхол сказал:
– Вы тут единственный, кто с нами флиртует, сержант. Да вы не только флиртуете, вы каждый день… нас с утра до вечера.
– Что верно, то верно, – согласился Какалокович. – А если кому из вас, ребята, это не нравится, можете… себя сами. Ну а с тобой никто не флиртовал?
– С кем это? – спросил я.
– С тобой, – сказал Какалокович, и тут я понял, что он обращается ко мне, и очень испугался: ведь теперь ребята меня засмеют.
– С ним? – удивился Джо Фоксхол. – Вы имеете в виду Весли Джексона? Да какой дурак станет флиртовать с этакой образиной?
– Да, никак, вы, ребята, воображаете, будто вы красивее его, – вступился Гарри Кук. – Вы небось думаете, что вы неотразимы как для мужчин, так и для женщин. А вы бы хорошенько поглядели на себя в зеркало, когда бреетесь. Тоже ведь не ахти какой товар, знаете ли. Да не все красивые женщины дуры, и у такого парня, как Весли, куда больше шансов заполучить хорошую жену, чем у вас, меднолобых: у него кое-что найдется и кроме наружности.
– А наружность у него разве плохая? – сказал Джо Фоксхол. – Ну-ка, Весли, что ты скажешь про своего дружка, который защищает тебя таким странным образом? Оскорбительно, верно? Ну что ж, а вот самому некрасивому парню в Бейкерсфилде всегда достаются самые красивые девчонки, кто ж этого не знает!
– Ну ладно, ребята, – примирительно сказал Какалокович. – Помните, вся эта неофициальная штуковина должна остаться между нами. Не годится, если скандал обнаружится.
– Какой скандал? – спросил Джо.
– А не все ли равно какой, – отвечал Какалокович. – Мое дело было объявить, как мне поручил ротный.
