И такое местечко нашлось. Там было тихо и спокойно, и, если бы не артиллерийские залпы каждые две-три минуты, ни за что не скажешь, что ты на войне. Мы уселись под деревьями, достали свой паек и стали не спеша есть. Сидели себе и посмеивались – чувствовали себя превосходно среди зелени и прохлады. Киноаппарат был приготовлен заранее, и мы надеялись подглядеть на рассвете кое-какой интересный для нас материал.
Но сейчас вы увидите, как непостижимы порой пути жизни и смерти. Сидим мы себе тихо-мирно, едим и болтаем, радуемся тому, что наутро заснимем интересный материал и вернемся к своим и что живется нам на войне ничуть не хуже, чем всегда, как вдруг кто-то говорит очень спокойно на чистейшем английском языке:
– Боюсь, ребята, что вы у меня в плену, так что придется вам встать и поднять руки вверх.
Черт возьми, я даже не оглянулся – и, кажется, хорошо сделал. Я благодарил Бога, что оставил свою винтовку в джипе, потому что мне совсем не хотелось застрелить того, кто так здорово говорит по-английски и так спокойно относится к тому, что взял нас в плен, – если только это не шутка со стороны наших ребят. Подшутили над нами или нет, а только мы с Ванхуком живо вскочили на ноги и подняли руки над головой, что выглядело, наверно, ужасно глупо.
Тут неподалеку показался молодой человек – он вышел спокойно, будто гуляя. Это был самый настоящий немец, но единственным достоверным признаком были его форменный китель и шлем. Кроме него, никого не было видно, в правой руке он держал пистолет. Внезапно раздался выстрел, но это стрелял не он, я бы заметил. А он кинулся на землю и только тогда, лежа, выстрелил – ну а Грэхем продолжает стрелять, и немец стреляет тоже, и тут вдруг Грэхем захрипел, выстрелил еще раз, и мы услышали, как он падает. Но мы даже не обернулись, чтобы посмотреть. Немец не торопясь поднялся на ноги, помахал своим людям, и тут из-за кустов выступили еще шестеро. Офицер убрал пистолет и подошел посмотреть на Грэхема, а солдаты принялись обыскивать джип и достали оттуда наши винтовки. Потом офицер повернулся к нам с Ванхуком и сказал, что мы можем сесть и продолжать свой ужин.
– Ваш приятель, – сказал он, – вел себя весьма безрассудно. Он стоял на самом виду и представлял собой великолепную мишень. Не думаю также, чтобы он был очень хорошим стрелком. Я хотел только удержать его, да боюсь, немного перестарался. Что вы здесь делаете так далеко от своих?
Ну, я-то хорошо знал, что нам не полагается отвечать на вопросы, а нужно только назвать свою фамилию, звание и порядковый номер, но, по-видимому, Ванхук об этом забыл и ответил:
– Кинофильмы.
– Кто вам приказал сюда ехать?
– Грэхем, – сказал Ванхук и показал пальцем на беднягу Грэхема, который валялся в траве.
– А кто приказал ему?
– Это была его собственная идея.
– И весьма неудачная, – сказал немец. – Есть у вас американские сигареты?
У нас был с собой изрядный запас, и мы вынули несколько пачек.
– Можно мне взять пачку? – спросил офицер. – Обожаю «Честерфилд», курил только их, пока был в Корнеле.
Он обернулся к своим солдатам и сказал им несколько слов по-немецки так же непринужденно, как разговаривал с нами. Один из солдат стал на часы с винтовкой «вольно», а остальные столпились вокруг нас, глазели и улыбались, мы поняли, что им тоже хочется покурить, но ничего не сказали – пусть офицер распоряжается.
– Вы не возражаете, если ребята тоже возьмут по одной? – спросил он. – Можете, конечно, не давать. Вам и самим они скоро понадобятся.
Мы просили их не церемониться, и офицер разрешил солдатам взять по пачке. Все уселись в круг и закурили.
– Странно все-таки, – сказал офицер, – что нам приходится брать вас в плен, в то время как множество наших солдат попадает в плен к вашим. Вашему злосчастному приятелю следовало бы действовать согласно приказу.
Мы посидели так минут десять – пятнадцать, потом офицер лениво встал и сказал солдатам что-то по-немецки. Они подняли с земли тело Грэхема, положили его в джип, прикрыли плащом. Нам с Ванхуком офицер предложил разобрать киноаппарат и сложить его в джип. Мы повиновались. Потом он велел нам сесть вдвоем впереди, а сам сел сзади. Он попросил Ванхука не гнать машину, так как стоял прекрасный вечер, впереди у нас была приятная прогулка и ему хотелось полюбоваться природой. Затем он отдал еще какие-то распоряжения солдатам, и мы тронулись. Ванхук вел машину очень медленно, и нам понадобился почти час, чтобы доехать до места назначения, которое оказалось огороженной площадкой под открытым небом.
– Это только на сегодняшнюю ночь, – сказал офицер.
Он велел нам взять с собой личные вещи и пойти с ним. В маленькой сторожке он передал нас другому офицеру и сказал:
– Теперь я попрощаюсь с вами, спасибо за сигареты.
Офицер, сидевший за столом, был человек пожилой, вид у него был усталый, но по-английски он тоже говорил хорошо. Он спросил у нас только фамилии, звания и порядковые номера. В то время, однако, мне совсем не приходило в голову, что все происходящее очень отличается от того, что нам показывали в учебных фильмах. Те шестеро немецких солдат ничуть не злились на нас с Ванхуком. Офицер, правда, убил Грэхема, но ему ничего другого не оставалось, и он совсем не был этому рад. Он бросился на землю, как и полагается в таких случаях, чтобы не быть удобной мишенью для противника. Грэхем тоже мог бы так сделать, но почему-то не сделал.
Я спросил потом Ванхука, может быть, нам нужно было побежать за винтовками, когда Грэхем открыл огонь. А он отвечал, что ему это просто не пришло в голову, и слава Богу, сказал он, потому что, если бы мы побежали за винтовками, нас бы тоже застрелили и все сигареты достались бы немцам. Я спросил, не очень ли он тогда перепугался, и он сказал, что нет, я спросил его почему, – мне было интересно узнать, что он думает, – и оказалось, что мы рассуждаем одинаково. Во-первых, все происходило очень спокойно, и Ванхук просто не думал, что кто-нибудь может проявить ненависть и застрелить его за здорово живешь. Когда он услыхал голос офицера, он сразу понял, что человек настроен серьезно, но вполне спокоен и не станет стрелять, если его не вынудить к этому, так зачем же было его вынуждать? Я спросил, как он думает, правильно ли поступил Грэхем, и Ванхук ответил:
– По-моему, Грэхем решил, что ему представился случай проявить геройство. Конечно, мне жаль, что его убили, но всякий хороший солдат скажет, что он сделал ошибку.
Мы провели ночь в этом лагере, под открытым небом, и перезнакомились с другими пленными, которые там находились. Большинство из них попало в плен так же, как и мы, – их захватили врасплох там, куда их никто не посылал, – но все говорили, что это не так уж плохо и немцы, видимо, знают, что брать нас в плен значит только попусту тратить время, ибо наши войска непрерывно на них наседают.
Немецкие караульные научились немножко болтать по-английски от наших ребят, обращались с нами по-приятельски и вели разговоры на вечные темы: о доме, о девчонках, о вашей стороне и нашей стороне, и к черту все армии, взгляни-ка на мою дочурку, давай меняться – а что есть у тебя?
