Когда я вошел в помещение, я увидел, что писатель стоит у окна и смотрит на снег.
– Ротный командир приказал узнать, не будете ли вы возражать…
– Нет, конечно, – отвечал он.
Он даже не дал мне договорить, что, собственно, нужно ротному командиру. Однако это не было грубостью – просто он был очень нетерпелив.
– Так я принесу сюда стол и машинку, – сказал я.
– Я не знал, что вы писатель, – заметил он.
– Я не писатель, – сказал я. – Там, в Нью-Йорке, я печатал на машинке, и здесь мне предложили заняться тем же.
– Что вы печатаете?
– Расписание нарядов. Извещения. Списки всякого рода. Рапорты.
– И вам это нравится?
– Вполне подходяще. Я люблю сидеть за столом и печатать.
– Валяйте устраивайтесь. Стол можно поставить вот сюда. В том углу – мой. Вы давно в армии?
– Почти пять месяцев. А вы?
– Почти шесть. Вам это, наверно, нравится так же, как и мне?
– А вам очень нравится?
– Ну, я вижу, вам это тоже не нравится.
– Но ведь должен же кто-нибудь служить в армии.
– Я воображал, что она может обойтись без меня, – сказал он.
К вечеру – а это был третий день моего пребывания в лагере – я кончил работу для ротного командира, поднялся со стула, зевнул и закурил сигарету.
– Тут у вас что-нибудь секретное? – спросил писатель.
– Не думаю.
– Позвольте тогда взглянуть?
Я не возражал, и он просмотрел бумаги. Там было три информационные сводки, расписание нарядов и список личного состава части.
– Превосходно, – сказал он. – И вы все это отлично напечатали. Сыграем?
Мы кидали монеты об стенку почти целый час. Я выиграл семь очков, хотя в середине игры у меня было почти вдвое больше.
Вечером я рассказал отцу, что познакомился с писателем, и отец удивился.
– Ты хочешь сказать, он тоже в армии?
– Ну да, – говорю. – Ты знаком с его книгами?
– Конечно, – сказал отец. – Но что ему делать в армии?
– Считается, что он пишет сценарии для учебных фильмов.
– Боже мой, – сказал отец. – Это все равно, что попросить Бернса написать рекламу для военного займа.
– Кто это Бернс?
– Роберт Бернс, – сказал отец. – Можно ли такого человека запихивать в армию! Дайте ему спокойно писать, что он писал до войны и что будет писать после, или пустите ему пулю в лоб – и конец.
Как-то утром писатель встал из-за стола, за которым пытался работать, и подошел ко мне.
– Есть у вас какая-нибудь работа? – спросил он.
– Нет, – говорю. – Я пишу письмо товарищу.
– Вот и отлично, – сказал он. – А я уже три недели пытаюсь написать сценарий о пользе физкультуры, но, видно, мне это не по силам. Мысль все время блуждает, путается. Полковник, начальник производственного отдела, очень терпеливо ко мне относится, и я ему признателен за это, но больше я не хочу испытывать его терпение. Я горячо жажду ему угодить, но что поделаешь, раз это не по мне. Я до краев набит другими впечатлениями. Не хотели бы вы мне помочь?
– А что я могу для вас сделать?
– Написать сценарий для меня.
– Я не умею писать сценарии.
– А это и не требуется. Нужно только пару часов постучать на машинке. У меня ничего не выходит, потому что я немножко умею писать и это мне мешает. Так как же, а?
– Я попробую.
– Спасибо. А я постараюсь при случае, сделать что-нибудь для вас.
– Когда вы хотите, чтобы я начал?
– Нельзя ли сейчас, сразу? А я бы пошел пока погулять. Вы имеете представление о том, что нужно сделать?
– Ладно, – сказал я. – Я нагляделся вдоволь учебных фильмов. Знаю, что там требуется, чтобы им угодить.
– Сейчас девять часов, – сказал писатель. – В двенадцать я зайду за вами. Пообедаем вместе в кафетерии, идет?
– Ладно.
– Вот тут исходный материал, который мне дал полковник три недели тому назад. Просмотрите его – может быть, что-нибудь оттуда выудите.
– Хорошо.
Он зашагал во двор, спотыкаясь на ходу, но не падая, а я принялся за исходный материал полковника. Минут за десять-пятнадцать я все обдумал, потом начал писать то, что, по-моему, нужно было полковнику. Кончил я печатать к половине двенадцатого, получилось почти девять страниц. Вещь эта показалась мне настолько глупой, что мне стало стыдно, но я просто не знал, что еще можно было сделать из подобной чепухи. Я решил было сказать писателю, что у меня ничего не вышло, но он вернулся как раз в ту минуту, когда я перечитывал свою рукопись.
– Ну как, получается?
– Не знаю, – сказал я. – Что-то такое я накатал. Ужасно глупо, по-моему.
– Дайте-ка взглянуть.
Он взял у меня рукопись, подошел к окну – и прочел. Я думал, он вежливо меня поблагодарит и предложит забыть обо всем этом деле, но он вернулся к столу и сказал:
– Надеюсь, я вас не обижу, если скажу, что вы написали самый лучший сценарий для учебного фильма, какой мне когда-либо приходилось читать.
– Вы думаете, подойдет?
– Это как раз то, что нужно полковнику. Теперь вот что: писал это не я, а поручено-то было мне…
– И что же?
– Мне ужасно неловко, мне так повезло – найти человека, который может сделать работу за меня, – я очень смущен и очень вам признателен. Как вы думаете, могли бы мы с вами пока сделать вид, что это я написал?
– Разумеется, – сказал я. – Для меня это не составило никакого труда.
– Я передам этот сценарий полковнику после завтрака, – сказал он.
После завтрака он спустился под гору в производственный отдел, а я поднялся обратно к своему столу.
Незадолго до того я получил письмо от Виктора, в котором он сообщал, что его отправили в фотошколу в Рочестер, штат Нью-Йорк. Он должен был вернуться через шесть недель – может быть, к тому времени, писал он, мы оба будем в Нью-Йорке. Да, Виктор-то, может, через шесть недель и вернется в Нью-Йорк, но мне, пожалуй, никак не вернуться. Сержант мне сказал, что, раз уж человека послали в Огайо – хотя бы и в командировку на шесть недель, согласно приказу, – все равно он останется там навсегда.
– И не думайте, что через шесть недель вы вернетесь в Нью-Йорк, – сказал сержант.
– Почему?
– Вас там не любят, в Нью-Йорке.
– Откуда, вы знаете?
– Раз уж вас послали сюда, значит, вас там не любят.
