Человек, с которым я проводил большую часть времени в Монтерее, был Генри Роудс, потом его назначили в одно место, а меня – в другое. Если Генри прочтет когда-нибудь эти строки, пусть он вспомнит меня. Я надеюсь, что у него все в порядке. Надеюсь, что его отпустили из армии и он вернулся к своей старой работе на Монтгомери-стрит в Сан– Франциско.
Надеюсь я, что и каждый, призванный когда-нибудь в армию, нынче жив и здоров, что его уже отпустили домой и дома у него все в порядке. Я имею в виду и русских, и немцев, и итальянцев, и японцев, и англичан, и людей всех других национальностей мира. Военные и политики любят в своих речах называть мертвецов храбрыми, доблестными или как-нибудь еще в том же духе. Вероятно, я не понимаю, что такое мертвец, так как единственные мертвецы, которых я могу себе представить, это мертвецы мертвые, и называть их иначе – это значит, по-моему, хватить через край. Живых храбрецов я еще допускаю, но это все народ беспутный.
Глава 13
Рота «Б» задает вечеринку, и Доминик Тоска прощается со своим братом Виктором
Когда нам стало известно, куда каждого из нас отправляют, атмосфера в лагере омрачилась, оттого что многие из нас, успевшие сдружиться между собой, должны были теперь расстаться. Мы и так уже были разлучены со многим из того, что для нас дорого, а тут еще предстояла разлука с друзьями, которых мы приобрели в армии. Сержант Какалокович понимал, что мы переживаем, и как-то вечером сказал:
– Если вы, ребята из роты «Б», хотите перед отъездом устроить вечеринку, ладно, валяйте, только поспешите, а то как бы кто-нибудь из вас не уехал, прежде, чем успеет опомниться.
Мы тут же собрали деньги, купили побольше пива и на следующий день устроили вечеринку.
Во время вечеринки подошел ко мне Доминик Тоска и сказал:
– Пригляди там за моим братишкой вместо меня, ладно?
– Разумеется, – сказал я.
– Лу Марриаччи тебя полюбил, а коли он тебя любит, значит, и я люблю, так что ты теперь приглядывай вместо меня за Виктором, потому что он мой брат. Я его сейчас приведу.
Доминик сходил за братом и говорит:
– Вот, Виктор, заруби себе на носу – это будет твой товарищ в Нью-Йорке.
Он обнял нас обоих и крепко стиснул. Мы с Виктором рассмеялись, потому что и без того были всегда хорошими товарищами.
– Детки, – сказал Доминик, – будь мы во Фриско, я бы с вами не стал и водиться. А теперь вот правительство от вас требует, чтобы вы выиграли войну.
Оттолкнул нас и пошел. Взял еще бутылку пива и выпил. Потом возвратился, погрозил Виктору пальцем и закричал:
– Эй, ты! Будь осторожен! Следи за собой. Не трусь. Пиши маме. Молись. Ходи на исповедь. Понял?
– Ладно, Доминик, перестань, – сказал Виктор.
– Слушай меня, – продолжал Доминик. – Будь хорошим мальчиком. У тебя слишком смазливая рожица для такого большого города, как Нью-Йорк. Будь осторожен. Не отходи от товарища. Ну, Весли, теперь мы не скоро увидимся. Води дружбу с братом в Нью-Йорке. Сообщи, если что случится.
Он обратился опять к Виктору.
– Ладно, – сказал он. – Прощай, детка. Только прежде спой песню.
– Какую?
– Ты знаешь. Спой своему брату еще раз напоследок.
И Виктор запел «Все зовут меня “красавчик”».
Доминик слушал, и слезы выступили у него на глазах.
– Мама зовет тебя так, – сказал он.
Он совсем расстроился, безнадежно махнул рукой и принялся опять за пиво.
А тут к нам подошел Какалокович послушать.
– Почему ты не поешь вместе с ним? – сказал он мне. – Это хорошая песня, пой. Или ты не умеешь?
Я был немного навеселе и стал подпевать Виктору. Какалокович с помощью Доминика собрал вокруг нас кучку ребят, и скоро песню подхватила почти вся рота «Б». Но сколько бы народу ни пело, все равно это была песня Виктора, и он пел ее и на этот раз лучше всех. Песня эта была как раз по нему, и он пел ее всегда одинаково – искренне и серьезно, а остальные просто забавлялись, подшучивая и над песней и над собой.
А вслед за Виктором спел свою песню и Ник Капли: «О Боже, прояви всю доброту свою…» – и ему тоже все подпевали.
Вечеринка прошла превесело, потому что офицеры на нее допущены не были. Все здорово перепились и дали клятву не забывать друг друга. Гарри Кук подошел ко мне и сказал:
– После войны мы непременно встретимся в Сан-Франциско. Пиши, не забывай.
Два дня спустя Гарри Кук, Доминик Тоска, Ник Калли, Вернон Хигби и много других ребят из нашей роты отправлялись в Миссури. Когда пришла очередь Доминика садиться на грузовик, чтобы ехать на вокзал, а оттуда постепенно все ближе к войне, Виктор Тоска, как всегда, спал на своей койке. Я тоже сидел на койке и глядел себе под ноги, когда услыхал, что кто-то вошел. Я поднял глаза и увидел Доминика. Он двинулся было по направлению к брату, но тут же остановился и долго на него смотрел. Потом повернулся и подошел ко мне. Я вышел с ним из барака, и он сунул мне в руку пачку денег.
– От Лу и от меня на карманные расходы вам с Виктором, – сказал он. – У меня духу не хватило подойти к нему и попрощаться еще раз. Так ты передай ему мой привет, хорошо?
– Ладно. Передам вместе с деньгами.
– Нет, нет, – сказал Доминик. – Деньги у него есть. Тратьте их сообща. Только ты за ним приглядывай. Оба вы еще младенцы, но у тебя хоть что-нибудь есть под макушкой. А у него все в сердце, он и вовсе без головы.
Доминик меня обнял и стиснул, потом побежал к ротной канцелярии, где стоял грузовик.
Я тоже думал туда пойти, взглянуть последний раз на своего Гарри Кука, но на меня нашло такое уныние, что я решил лучше пересчитать деньги, вернуться в барак и посидеть на койке. В пачке оказалось десять бумажек по пять долларов. Лу Марриаччи присылал мне каждую неделю письмо с бумажкой в десять долларов, но отца моего ему найти пока не удалось. Он прислал мне уже три письма, так что всего у меня набралось восемьдесят долларов, не считая того, что осталось от моего армейского жалованья. Если бы я знал, где отец, я бы отослал ему эти деньги, потому что ему они нужнее. Он мог бы покупать себе выпивку повыше сортом для разнообразия.
Я вернулся в барак и присел на койку. Скоро я услышал, как взревел мотор. Тогда я выбежал из барака и припустился по ротной линейке – там, впереди, уходил от меня грузовик, а на нем – Гарри Кук, Доминик Тоска и все другие ребята, едущие в Миссури.
Когда я обернулся, вижу, рядом со мной стоит Виктор Тоска.
– Не сходить ли нам в Розвилл, опрокинуть по рюмочке? – сказал он.
Какалокович выдал нам увольнительные, и мы отправились в Розвилл, в тот самый ресторанчик, где я бывал с Гарри Куком. Есть нам не хотелось, мы просто сидели и пили. Тут вошла та испанская девушка, которую мы с Гарри видели прошлый раз, и скоро она уже сидела за нашим столом.
