— Вот, господин президент, текст книги «Человек, которого я любила».
— И как?
— Что «как»?
— Вы это прочли?
— Я не имел права, у меня не было инструкций, вы не хотели…
— Риго, я вас знаю! Вы прочли! Да?
— Да, господин президент.
— И что?! — рявкнул Анри.
Лицо Риго зарделось, он покрутил носом направо, налево, после чего, опустив глаза, сказал:
— Это великолепно, месье… Потрясающе! Самое прекрасное свидетельство любви, которое я когда-либо читал.
Он вытащил из кармана большой платок, скомканный и влажный.
— Простите, не подумайте чего, но я до сих пор плачу.
Красный как рак, он, сморкаясь, вышел из комнаты.
Потрясенный, Анри с любопытством и волнением схватил книгу и открыл ее.
«Каждое мгновение в этой комнате, где я дожидаюсь своего конца, я радуюсь. Мое сердце и душа переполнены благодарностью: я его встретила. Да, я умру, но если я жила, хоть немного жила, это благодаря ему, Анри. И ему одному.
Часто я содрогаюсь от мысли, что могла не зайти в то парижское бистро, чтобы купить сигарет, пройти мимо того пластмассового столика, за которым он — уже тогда — переделывал мир со своими друзьями-студентами. Как только я увидела его…»
Анри не мог оторваться от этого потока слов, пока не дошел до последнего слова. Закрывая книгу, он не просто рыдал, как все те, кто впоследствии прочтет этот рассказ, — он преобразился; он вновь обрел Катрин, он опять обожал ее.
Умирающая Катрин сочинила песнь великой, невероятной любви, обращенной к единственному мужчине, очаровавшему, вдохновившему ее, постоянно удивлявшему, к человеку смелому, умному и решительному, которым она восхищалась.
Так уж устроены наши жизни, что взгляд, обращенный нами в прошлое, может сделать их ужасными или прекрасными. Одни и те же события могут быть расценены как удача или как катастрофа. Если во время ссоры Катрин представляла себе их супружество как историю лжи, она пересмотрела ее в свои последние месяцы на земле, найдя в нем большую любовь.
С судьбами все обстоит так же, как со священными книгами: смысл им придает чтение. Закрытая книга нема; она заговорит, только когда ее откроют. И язык, на котором она заговорит, будет языком того, кто склонился над ее страницами: он передаст оттенки его надежд, желаний, стремлений, наваждений, страстей, смятений. События — как фразы в книге, сами по себе они не имеют иного смысла, кроме того, который им придают. Катрин искренне любила Анри, искренне его ненавидела; каждый раз она распоряжалась прошлым в зависимости от того, что чувствовала в настоящий момент. На пороге смерти любовь снова победила в ней; значит, скрытая золотая нить, прошившая события их жизни, пронизавшая ее книгу, была нитью любви.
Месяц спустя после триумфального выхода книги в свет медсестра, доверенное лицо Катрин, была принята президентом с глазу на глаз в Елисейском дворце. Хотя он был очень доброжелателен, а может быть, именно потому, что он был так доброжелателен, она попросила у него прощения. Тогда, в «Доме святой Риты», она обманула его и не отдала тетрадь, которую он требовал, потому что исполняла волю госпожи Морель.
— Если бы вы знали, как она преклонялась перед вами, господин президент! Она ждала вас с утра до вечера. Она жила только для вас. Зная, что конец ее близок, она поставила себе две цели: написать эту книгу и не помешать вашим выборам. Она держалась ради вас. Когда она увидела вашу победу по телевизору, в воскресенье, она расплакалась и сказала: «Все хорошо, он победил, теперь я могу уйти». Через несколько часов она впала в кому. Только сверхчеловеческая любовь позволила ей продержаться так долго.
Второй срок президентства Анри Мореля, если политическими обозревателями он и был признан небезупречным, — а как же иначе? — дал всем, в том числе его самым заклятым противникам, повод восхищаться этим человеком.
У него не только больше не было любовниц, но он создал для себя некий культ умершей жены, культ тем более искренний, что он был тайным. Портреты Катрин, фотографии или картины, заполонили личные покои президента, даже ванную комнату. На собственные деньги и при поддержке нескольких меценатов он создал фонд современного искусства, которое было страстью жены, и посвятил его Катрин Морель. В задачи фонда входило поощрение молодых художников: предоставление грантов, поездок, дотаций. Одновременно президент, казалось, старался наверстать упущенное и наконец начал читать те книги, которые когда-то рекомендовала ему жена. Каждый вечер он уединялся в гостиной, ставил музыку, которую она любила, зажигал ее любимую ароматическую свечу и погружался в чтение. Перелистывая страницы, он забывал об утрате и снова был с ней, пытаясь продолжить — или завязать — диалог.
Это неизменное поклонение тронуло немало чистых душ даже за границей.
Какое чувство не несет в себе самом своей противоположности, как ткань изнанку? Какая любовь свободна от ненависти? Ласкающая рука через минуту схватится за кинжал. Какая исключительная страсть не знает ярости? Не способны ли мы убить в восторге соития, через которое передается жизнь? Наши чувства не переменчивы, но двойственны, черные или белые, в зависимости от угла зрения, натянутые между противоречиями, колышущиеся, переливающиеся, способные как на плохое, так и на хорошее.
Любовь заблудилась в коридорах времени. Они с Катрин сначала любили друг друга, потом разошлись, ценя друг друга невпопад: один горел, когда другой ненавидел. Но вот смерть отменила действительность с ее несовершенством. Воспоминания помогали исправить ошибки, устранить недоразумения, восстановить разрушенное. Теперь в Анри тоже преобладала любовь. Искренняя.
Когда, отказавшись от третьего срока, президент Морель вышел в отставку, он встретился со своим прошлым. Одинокий, безмятежный, улыбающийся, великий человек посвятил оставшиеся годы написанию мемуаров.
Впервые откровения главы государства, хотя в них шла речь о его мыслях и его политической деятельности, назывались так просто, в память о той, которой ему не хватало и которую он любил больше всего, — «Идеальная любовь».
Некоторое время назад у меня вошло в привычку при переиздании своих книг добавлять к ним «Дневник писателя», который им сопутствовал. И я обнаружил, что читатели одобрили его содержание. К первому изданию эти страницы я добавляю впервые. Речь идет о выдержках из моего дневника, относящихся к пишущейся книге.
Вчера утром мне в сознание вторглась идея, такая сильная, пленительная, категоричная, что за пару суток она бесцеремонно обосновалась у меня, отвергла мои планы, настроения, нерешительность и завладела моим будущим. Она воспринимает меня как послушного партнера. И что хуже всего, она притащила с собой всю свою семью.
