Пока вой сирены прорезал парижскую ночь, Катрин осознала весь ужас своего положения: Анри дал приказ ее уничтожить. Поскольку он не намерен больше терпеть ее рядом ни во время грядущих выборов, ни при возможном повторном президентстве, никакие угрызения совести его не остановят.
Оказавшись в приемном покое неотложной помощи больницы Питье-Сальпетриер, она с облегчением вздохнула: ее привезли в государственный госпиталь, а не в частную клинику, где он мог бы держать ее в заложницах и действовать по своему усмотрению.
Ее осмотрели крупнейшие травматологи, сделали укол, подключили кислород, взяли кровь на анализ, после чего объявили, что будут оперировать ногу прямо сейчас.
Первое, что она увидела, придя в сознание, было склоненное над ней заботливое лицо Анри.
Он сразу заулыбался, взял ее за руку, стал гладить виски. От ужаса и от слабости она не сопротивлялась. Он заговорил, она отвечала хриплыми стонами. Он воспользовался случаем для того, чтобы произнести пламенный монолог. Некоторое время, показавшееся ей бесконечным, он изображал примерного мужа, потрясенного, нежного. Можно было подумать, он боится ее потерять, она еще что-то для него значит, он все еще любит ее. Он бесстыдно уверял, что, увидев ее в таком состоянии, слабую, избежавшую смерти, он осознал, насколько бессмысленны были последние месяцы ссор и обид. В подтверждение его искренности в уголках его слегка раскосых глаз выступили слезы. Безмолвная, замкнувшаяся в своем страдании, Катрин не могла поверить своим глазам и ушам: как он может так притворяться? Даже она бы так не смогла. Убийца в совершенстве усвоил выражение лица, мысли и чувства жертвы! Каков артист… Она позволила ему закончить спектакль, не имея ни сил, ни желания реагировать.
В последующие дни он продолжал великолепно исполнять свою партию очаровательного, взволнованного мужа то наедине с ней, то при умиленных свидетелях. Тем не менее, как только она почувствовала, что в состоянии справиться с нервами, она улучила момент, когда они были одни, чтобы спросить у Анри:
— На что еще ты пойдешь?
— Что ты имеешь в виду, дорогая?
— На что еще ты пойдешь ради власти?
— О чем ты говоришь?
— На убийство своей жены?
— Это был несчастный случай.
— Два за одну неделю. Любопытно, правда? Сначала тормоза отказали. Потом подстроенная авария.
— Ты делаешь скоропалительные выводы. Расследование ведется, все выяснится. Как только этого водилу найдут, он предстанет перед судом.
— Его не найдут.
— Это почему?
— Потому что след секретных агентов всегда теряется. Или материалы дела объявляются государственной тайной.
— Не понимаю.
— Две аварии одна за другой, чуть не стоившие жизни твоей жене… Я полагаю, ты будешь говорить о совпадении или о законе парных случаев? Впрочем, единственный вопрос, который я себе задаю, касается твоих намерений. Ты хотел со мной покончить? В таком случае твои секретные службы никуда не годятся. Или ты хотел меня напугать? Если так, то они хорошо сработали. Так что же — удавшееся устрашение или неудачное покушение?
— Бедняжка, ты все еще в состоянии шока.
— Конечно, прикончи меня теперь с помощью психиатров, которые признают меня сумасшедшей. Нога в гипсе, тело в смирительной рубашке — это тот минимум, который мне обеспечен?
— Катрин, я думал, что ужасный период подозрений и ненависти, который мы пережили, остался в прошлом.
— Кому выгодно преступление? Тебе.
— Не было преступления.
— Расскажи другим.
— Послушай, Катрин, я мечтал, надеялся, прилагал усилия, и все зря — мы уже не сможем жить в согласии. Как только ты выйдешь из этой больницы, мы должны разобраться в наших проблемах, все обговорить и найти выход из положения.
— Развод? Никогда! Никогда, ты слышишь меня, никогда! Ты не принудишь меня развестись!
От ее крика он испуганно выпрямился, опасаясь, как бы его секретарь в коридоре не расслышал это громко прозвучавшее слово «развод». Потом посмотрел на нее со страхом и сожалением:
— До завтра, Катрин, оставь свои недостойные подозрения, возьми себя в руки.
Он стремительно вышел.
Катрин осталась одна, и ее охватила паника. Как от него спастись? Здесь, в больнице, она ничего не боялась, но, выйдя отсюда, она снова подвергнется опасности, сделавшись мишенью очень секретных служб своего очень могущественного мужа.
Страх — хороший стимул, и выход был найден. Она тут же попросила, чтобы в оставшиеся три больничных дня ее могли посещать как можно больше друзей и знакомых. Ее телефонные звонки были весьма плодотворны: человек сорок пришли ее навестить. Каждый раз Анри заставал ее в большой компании.
Он решил, что ее настроение изменилось, и обрадовался.
Наконец, накануне выписки, в вечерних сумерках, президент смог спокойно остаться с ней наедине.
Катрин широко улыбнулась ему:
— Я рада, что возвращаюсь домой, Анри, да, очень рада.
— Ну вот и отлично, — ответил он, не скрывая своего облегчения.
— Раньше я боялась выйти отсюда, потому что знала, что это значит предать себя на милость людей, которые желают мне зла. Теперь я успокоилась.
— Твой параноидальный бред прошел, я так рад. Я беспокоился.
Она отметила, что это было сказано искренне. Какой он тоже великий актер!..
— Да, я возвращаюсь в Елисейский дворец без боязни. Напротив, бояться теперь будешь ты.
— Что-что?
— Бояться, как бы со мной чего не случилось.
— Разумеется, я боюсь, как бы с тобой чего не случилось, я всегда боялся этого, ничто не ново под луной.
— Нет, ты будешь бояться больше, чем раньше. Потому что в эти последние дни я воспользовалась посещениями друзей, чтобы принять меры. С завтрашнего дня, если со мной что-то случится, в печати появится письмо. Это письмо находится в надежном месте, за границей, вдали от твоих шпионов и вооруженных помощников. Письмо, в котором я рассказываю о покушении на улице Фурмийон — все, что я об этом знаю, то есть много, — и о других недавно происшедших несчастных случаях, с моими скромными догадками относительно их заказчика. Если я погибну, то после обнародования моего письма в прессе, несомненно, будет проведено беспристрастное расследование, на этот раз настоящее, — расследование, которое ты не сможешь контролировать.
— Ты сумасшедшая!
— Если со мной что-то случится, ты пропал.
Они с ненавистью посмотрели друг другу в глаза. Она была столь же сильна, как желание, столь же неистова, как любовь, она напомнила им, что давным-давно, в начале их отношений, они значили друг для друга. Только теперь эти чувства принуждали каждого из них желать другому смерти, а не строить совместное будущее.
