Первому секретарю было ясно, что перед ним опасный сумасшедший. И он не сомневался, что дежурный милиционер и секретарша уже делают все необходимое для восстановления порядка. Но взгляд случайно упал на изрядно помятый прямоугольник с фамилией и номерами телефонов. Один номер был ему известен – прямой телефон приемной Грибачева. Он перевернул часы и прочел надпись на крышке. Именно такие часы и с такими надписями выдавали делегатам съезда! Да... Сумасшедший не может знать прямых телефонов Генерального секретаря, и у него не может оказаться таких часов. Но разбойничья небритая рожа незнакомца все равно доверия не внушала.
Волк метнулся к двери и запер ее. Потом подскочил к столу, безошибочно придвинул прямой московский телефон и принялся быстро набирать номер.
– У него пятно вот здесь, повыше лба. У Грибачева... Цветное, брызгами...
И этого не мог знать простой сумасшедший. Цензура вымарывала родинку на всех газетных снимках и портретах, ракурсы телевизионной съемки тоже подбирались так, чтобы ее не было видно.
В приемной послышались мужские голоса, дверь толкнули, потом постучались – раз, второй, третий...
– Петр Леонидович! – испуганно позвала секретарша. – Как вы там?
– Пока ничего, – напряженно отозвался хозяин кабинета. Его тон показал всем, что дело плохо.
– Волков, открывай! – потребовал грубый голос. – Сейчас мы взломаем дверь. Если ты дотронешься до Петра Леонидовича, то я оторву тебе яйца!
Волк набрал номер и ждал соединения. В трубке один за другим шли длинные гудки.
– Открывай, сказано тебе! Хуже будет! Считаю до трех! Наконец раздался щелчок соединения, и знакомый всей стране голос произнес:
– Грибачев у телефона.
– Сергей Михайлович, это Волков. Помните полигон в Рохи Сафед? Прыжок с парашютом, мы двое спустились на одном!
Томительная пауза закончилась.
– Конечно, помню, боец. Что-то ты даже не здороваешься!
В дверь ударили чем-то тяжелым.
– Извините, Сергей Михайлович. Здравствуйте. Просто у меня беда. Сейчас я в Мичуринске, в райкоме партии. Я работаю в КГБ, выполняю специальное задание, но меня хотят арестовать, а я ни в чем не виновен. Помогите мне!
– Подожди, подожди, боец. Эти вопросы не решаются с кондачка. Тут надо разобраться.
– Я и прошу вас разобраться. Только сейчас они уже выбивают дверь!
– Это где выбивают дверь? – голос Грибачева посуровел. – В райкоме партии выбивают дверь?
– Да. Слышите удары...
Добротная полированная дверь трещала и прогибалась под таранными ударами.
– Ну-ка, дай мне кого-то из сотрудников...
Волк обессиленно протянул трубку Петру Леонидовичу, который утратил сановитость и смотрел на него так, как смотрит обычный деревенский мужик на начавшую мироточить икону. Приняв трубку, Петр Леонидович вскочил, вытянулся в струнку и четко отрапортовал:
– Товарищ Генеральный секретарь, первый секретарь Мичуринского райкома Ванников слушает!
Между тем дверь соскочила сначала с одной петли, потом с другой, затрещав, вылетела одна филенка... Волк предусмотрительно обошел стол и стал за спиной Ванникова, который с отвисшей челюстью прижимал к уху телефонную трубку и мелко-мелко кивал. То ли он соглашался с каждым словом Грибачева, то ли его била нервная дрожь.
Наконец дверь с грохотом рухнула на пол, и в кабинет, выставив пистолеты, ворвался милицейский майор и двое штатских.
– На пол, сука! Падай, иначе пристрелим!
– Руки в гору, живо!
– К стене, гадюка!
Ванников, очевидно, закончил разговор и вышел из транса.
– Ма-а-а-лча-ать!!! – рявкнул он и шваркнул кулаком об стол так, что трубка разлетелась вдребезги. – Вы что себе позволяете!!
Если бы Волк внезапно выхватил автомат и прицелился, это произвело бы меньший эффект. Атакующие замерли, будто наткнулись на стеклянную стену.
– Извините, Петр Леонидович, мы не вам...
– Да, мы этому гаду...
– Мы его в порошок...
– Это личный знакомый Сергея Михайловича Грибачева! Герой, кавалер боевых наград, пример для личного состава Советской Армии! Его портрет на плакатах, которые висят в каждой казарме от Кушки до Сахалина!
– Гм...
– Хр...
– Мм...
У всех троих был такой вид, будто они выпили касторки и сейчас средство начало действовать.
– Тогда извините...
– Ошибка вышла...
– Обознались...
Они отводили глаза от небритой физиономии, фото которой лежали у каждого в кармане, от мятой одежды, от всего облика Волка, который куда больше подходил для вокзального бомжа, чем для героя и личного знакомого Генсека.
– А почему вы сломали мне дверь?! И по какому праву ворвались в мой кабинет? Сергей Михайлович возмущен этим фактом!
– Дык...
– Так...
– Мы все починим! Завтра, будет готово. Не сомневайтесь!
Ванников медленно встал, обошел стол и подошел к перепуганной троице вплотную. Теперь по их виду можно было заключить, что касторка уже подействовала.
– Кто здесь от КГБ?
– Я! – щелкнул каблуками один из штатских.
– Сергей Михайлович приказал, чтобы завтра в шестнадцать часов ваш Председатель и все, причастные к этой истории, вместе с товарищем Волковым были у него в кабинете!
– Есть! Я доложу руководству!
– Думаю, руководство об этом уже узнало! – злорадно сказал Петр Леонидович и повернулся к Волку. – А вас я приглашаю к себе на ужин и ночлег. Вам надо отдохнуть!
Волк кивнул головой и слабо улыбнулся. На большее у него попросту не было сил.
* * *
В здании ЦК все, независимо от должностей и званий, чувствуют себя ничтожными песчинками, и это ощущение уравнивает больших начальников и простых людей.
Причастных к истории Волка оказалось трое: он сам, Александр Иванович Петрунов и генерал-майор Вострецов. Председатель Комитета – низкорослый человек со сморщенным, словно от лимона, лицом держался как объективный арбитр.
Грибачев принял их ровно в шестнадцать часов. Вначале он поздоровался с Председателем, затем с Волком, а уже потом с остальными.
– Это образцовый боец, герой нового времени, лично я им горжусь!
Генсек обнял Волка за плечи и подвел к повешенному на специальной стойке плакату: два молодцеватых солдата в касках и с автоматами на груди под надписью: «Служба – наша честь и долг!» В одном солдате Волк с удивлением узнал себя, во втором – Сержа.
– Мы должны воспитывать молодежь в рамках нового мышления, и у нас есть примеры для подражания! Но при этом мы должны преодолевать старое, отживающее мировоззрение, бороться с ним! А ведь что получается? Иногда старое берет верх! Люди обсуждают свои житейские проблемы. Есть вещи, которыми они недовольны. И справедливо недовольны! Ведь по Конституции каждый человек имеет право на жилье. А самого жилья нет. Значит, что получается? Человек работает, а потом не может полноценно отдыхать, рожать детей, воспитывать их. Почему он должен быть довольным? Так, боец?
