Прозрачные льдинки из-под светлых бровей морозили смятенную душу полковника. Шеф подставил его в очередной раз. И виноватым теперь окажется он...
– Если вдруг где-то обнаружится хоть один боевой патрон – пеняйте на себя! – зловеще сказал Никитский. – Вы меня поняли?
Чучканов встал и замер в стойке «смирно».
– Так точно! – словно загипнотизированный, сказал он и даже хотел щелкнуть каблуками, но располневшие ляжки помешали это сделать.
* * *
На деревянной трибуне наблюдательного пункта царила такая же строгая субординация, как в далеких от полупустыни кабинетах власти.
В первом ряду в самом центре стоял Грибачев – в легком летнем костюме, свежей сорочке с умело подобранным галстуком, на голове – испещренная мелкими дырочками элегантная шляпа. В руках он держал тяжелый пятнадцатикратный бинокль, который то и дело подносил к глазам, а потом опускал и, слегка наклонив голову, слушал пояснения стоящего справа маршала Вахрушева. Министр обороны получал нужные сведения от стоящего справа генерала армии Рыбакова, а начальник Генштаба, в свою очередь, – от начальника ГРУ генерал-полковника Латынина, который тоже стоял справа и завершал линию высоких гостей. Маршал и генералы парились в парадных, с длинными колодками наград, мундирах и тяжелых от золотого шитья фуражках.
Справа от Латынина в повседневной форме трудяги-армейца напряженно застыл комбриг Раскатов, его правое плечо подпирал надевший боевой камуфляж полковник Чучканов, а замыкал линию майор Шаров в видавшем виды комбезе разведчика. Последний явно не вписывался в масштаб должностей и званий первого ряда: слева от Грибачева стоял генерал КГБ Никитский, а еще левее – помощник и референт секретаря ЦК, которые в армейской табели о рангах занимали положение между уровнями Латынина и Рыбакова. Но без скромного майора, с трудом втиснувшегося между массивной тушей Чучканова и досками ограждения, Грибачев не получил бы никакой значимой информации.
Максимум, что мог сообщить ему семидесятипятилетний, с лицом, напоминающим печеное яблоко, Бахрушин, это то, что они находятся в полупустыне на учениях, вокруг песок и верблюжья колючка, погода хорошая, небо чистое, солнце яркое и издалека приближаются самолеты. Еще министр мог бы рассказать, что у него ноют суставы ног и обострился геморрой. Но Грибачеву было всего пятьдесят два, и он сам прекрасно видел, что происходит вокруг, а состояние хронических болезней министра обороны его интересовало только с точки зрения оценки способности последнего исполнять свои должностные обязанности, поэтому распространяться о них старичку было не с руки.
Рыбаков и Латынин добавим бы к сказанному немногое: что впереди полигон с моделями стратегически важных объектов условного противника, а приближающихся самолетов три, они относятся к десантной модификации «Ан-12» и каждый несет в себе шестьдесят бойцов специальной разведки.
Раскатов и Чучканов могли уточнить площадь полигона, количество секторов и характер сооруженных в них моделей, а также общую задачу, поставленную перед десантируемыми ротами.
В детали никто из военных начальников обычно не вдавался, более того, считалось, то знать частности им, в общем-то, и ни к чему. Но при докладах высокому руководству впечатление информированности и компетентности создавало именно знание деталей, потому в первом ряду находился майор Шаров, слова которого проходили по все возрастающей должностной цепочке и передавались, в конечном счете, секретарю ЦК КПСС Грибачеву.
Сейчас наступила пауза: все, что нужно, высокому гостю уже рассказали, и он спокойно рассматривал в бинокль полигон и приближающуюся тройку десантных «Анов». Воспользовавшись передышкой, Чучканов повернулся к стоящим за спиной офицерам бригады. Семенов и Селедцов подались вперед, ловя взгляд полковника, но тот кивнул особисту и громко прошептал в мгновенно подставленное, напоминающее раскисший вареник ухо:
– Смотри, чтобы этого немца с его тремя патронами близко к гостям не подпускали! Кто знает, что у него на уме... Даже если не выстрелит, подбросит патрон нам назло... Никитский со всех шкуру спустит!
Майор Семенов внимательно слушал, поросшее волосами ухо чуть подрагивало.
– А еще лучше – арестовать его прямо на полигоне. Пусть сидит до суда, нам спокойней. Да и он разговорчивей будет. А с прокурором я решу.
– Сделаем! – энергично кивнул Семенов. И, подавшись назад, обернулся. Через толпу старших офицеров к нему тут же пробился лейтенант Половинко. Подполковники и полковники расступались, пропуская опера контрразведки.
– Сразу после учений задержи Волкова и отвези на гауптвахту. Чувак уже дал показания, завтра предъявим обвинение, получим санкцию и направим дело в прокуратуру.
– Есть, товарищ майор, – ответил Половинко и с той же легкостью пробился к выходу с трибуны.
* * *
Первый и второй взводы летели во второй, средней, машине. Шумоизоляции в десантных самолетах нет, и рев двигателей наполнял гулкое чрево «Ан-12» так, что дребезжали заклепки. Разговаривать в таком грохоте было нельзя, да и настроение бойцов не располагало к разговорам: все сидели молча, погруженные в собственные размышления. Прыжок – всегда испытание. Особенно прыжок с тридцатикилограммовой выкладкой, без запасного парашюта, да еще на глазах инспектирующего высокого начальства.
И только Вольф испытывал радостное возбуждение, как смертник, в последнюю минуту получивший помилование. Он с благодарностью похлопал по нагрудному планшету с магазинами – под ними в кармане лежал клочок ваты с Софьиной помадой. Талисман, который уже начал приносить ему удачу. Поэтому он не боялся ничего. И когда замигала зеленая лампочка и в хвосте дико завыла сирена, открывая грохочущую бездну, разошлись три створки люка, он встал с жесткой скамейки, почти не испытывая обычного мандража.
Деревянко в безмолвном крике раздирал рот, как и положено выпускающему, голосом дублируя сигнал зеленой лампочки. Голоса слышно не было, лишь по артикуляции да по смыслу угадывалась команда «Пошел!».
Согнувшись в пояснице, разведчики гуськом бежали к люку, прижав к груди скрещенные руки и подбородки. Сейчас они ничего не видели, не слышали и не соображали: ослепительный после полумрака десантного отсека зев люка с непреодолимой силой влек их к себе, как пасть удава влечет загипнотизированных кроликов. Сознание отключено, работают только рефлексы, намертво закрепленные навыки и умения. Боевые машины, терминаторы с включившейся глубоко закодированной программой! Не дай бог кому-нибудь упасть под тяжелые рифленые подошвы прыжковых сапог: цепочка парашютистов не остановится и не прервется – затопчут!
Внимание сосредоточено на жизненно важных мелочах, которые сейчас как раз и не мелочи, а самые главные вещи – каждый шаг, постановка ноги, наклон тела, головы, положение рук... Потом пойдет череда звуков, толчков и других признаков нормального открывания парашюта, и только если все пройдет гладко, можно будет немного расслабиться и постепенно прийти в себя. А сейчас всем правит рок, судьба, изменить уже ничего нельзя: распахнутая пасть люка все ближе и ближе... Почти все непроизвольно кричат: стрессовое состояние требует выхода и находит его в напряжении легких и надрыве голосовых связок.
