— Хороший вопрос, — успокоил Боб, — мне нравится. Мы вместе учились когда-то, и с твоей мамой тоже. Дядя Федор одно время очень любил Таню — мою сестру. Таня погибла, и у нас с Федором остались только мы с Федором и немножко Тани — во мне. Сразу после… после событий мы уехали, я даже не спрашивал — куда. Оказалось — в Питер, там были какие-то Федоровы друзья, большая квартира, настоящий скит, нас приютили. Я не знал, сколько человек там обитает вообще, и кто именно придет вечером. Стали как-то жить. Сколько-то времени, долго, мы не разговаривали вообще, я не мог. Федор нашел работу. Носился со мной. Я стал называть его Курица — так он меня опекал, просто высиживал. Человек — страшная скотина, он хочет быть счастливым, несмотря ни на что…
Таня напряженно внимала, положив подбородок на сцепленные в замок руки с ногтями черного лака.
Боб подумал, что давно у него не было такой заинтересованной слушательницы.
— Ты знаешь, трудно это объяснить, до единения с ним я очень долго жил как в стеклянной банке. Причем это была темная банка. Примерял оболочку терминатора. Разучился испытывать сильные эмоции. Как будто бы они не могли прорваться через эти железные доспехи, понимаешь? А с Федькой я… Научился чувствовать снова.
Таня молчала. Верила.
* * *
Юля с размаху плюхнулась на продавленное клетчатое кресло в ординаторской отделения интенсивной терапии. Ноги болели нестерпимо. «Люто», — как бы сказала андеграундная дочь.
Вот так всегда — выбираешь прелестные туфли, вкладываешь туда утром единственные ноги, да еще со свежим педикюром, да еще с шанелевским лаком «Черная вишня», а достаешь под вечер чуть не окровавленные обрубки.
«Бинтование ног у китайских девочек, — вспомнила Юля, — было призвано сконструировать идеальную по форме ступню, так называемую „волшебную лилию“, не длиннее семи сантиметров. Китайским девочкам повезло меньше, — подумав, согласилась Юля сама с собой, — но мне необходимо пошевелить пальцами ног, просто убедиться, что это еще возможно в принципе… — Она, воровато оглянувшись, сбросила туфли и неуместно хихикнула от радости освобождения. — Ой. Простите».
Лорка Тюленева, секс-идол подрастающего поколения студентов-медиков да и всех остальных категорий мужчин, иногда и женщин, была себе верна и более всего напоминала порноверсию развеселой медсестры Медуницы из «Незнайки в цветочном городе». Вечную конкурентку доктора Пилюлькина. В настоящий момент Лорка сварливо переругивалась с полноватой приземистой коллегой:
— Галь!.. Ну и что ты заварила? Это вот чай, по-твоему? Я, по-твоему, такое пойло пить должна? Моча молодого поросенка… — Лора картинно выплеснула светло-соломенную жидкость в фаянсовую угловую раковину и приступила к созданию новой порции. Обиженная Галя покинула поле боя, хлопнув дверью.
— Ну что я тебе могу сказать, — обратилась Лорка к Юле, усевшись с чашкой напротив и волнующе возложив одну красивую ногу на другую красивую ногу, — пока плоховато дело с твоим товарищем. Почки почти не пашут. Обычное дело при экзогенных интоксикациях такого рода. Анурия, он на диализе, естественно… Посмотрим, куда повернет. Посмотрим. Сама понимаешь. Смертельная доза двадцать миллилитров. А сколько он выкушал? Да вот почти столько и… Кому-то сильно не угодил парниша… хорошо траванули, говорю. Ты тут денег приволокла, — Лорка презрительно покосилась на выдвижной ящик письменного стола, куда минутами раньше стряхнула плотную пачку, — денег — это хорошшшо-о-о… Но я ведь не волшебник. Мы с тобой только учились на волшебников…
— Сделать хотел грозу, а получил — козу, розовую козу, с желтою полосой… — задумчиво проговорила Юля. — Муж просто зациклен был на идее свежего воздуха, такая у него сделалась идея в прошлом году. — И уточнила, вспомнив недавние события с участием Абрахама Маслоу: — Уже бывший, наверное, муж.
— Да-а-а-а?! — с восторгом прокричала Лорка, очень любившая перипетии в жизни подруг. — Бывший?! Твой Витечка?! Расскажи-и-и!!!
— Да что тут рассказывать-то, — передернула плечами Юля, процитировав любимого Довлатова: — Подумаешь, какая «Сага о Форсайтах»… Забрал свои многочисленные портки и ушел. Самоактуализироваться по Абрахаму Маслоу. Я даже не успела как следует осознать это. Тут всякие иные события… С почти смертельными дозами. Не до мужа, тем более почти бывшего.
— Так, значит, — с большим удовлетворением констатировала Лорка, — ты теперь несчастная женщина. Брошенная. Выть будешь? На пороге? А что там за баба?
На этот актуальнейший вопрос современности Юле отвечать было нечего, да и не пришлось.
В ее кармане телефон пропел голосом Цоя: «Я смотрю в чужое небо из чужого окна и не вижу ни одной зна-а-а-акомой звезды, я ходил по всем дорогам и туда и сюда, оглянулся и не смог разглядеть следы, но, если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сего-о-о-одняшний день, и билет на самолет с серебристым крылом, что, взлетая, оставляет земле-е-е-е лишь тень…» Традиционно прослушав ровно до этого места, Юля наконец сказала телефону свое: «Ал-ло».
Окончив разговор, она с явным сожалением надела почти удобные туфли и с криками боли поднялась с клетчатого кресла. Поискала глазами плащ. Ах, вот он — украшает чей-то рабочий стол, поверх нагромождений историй болезни на плохой, желтоватой бумаге.
— Сумасшествие, — пожаловалась она Лорке. — Не видишь людей примерно сто пятьдесят лет, а хотя бы и двести, а можно и вообще — пятьсот, и все ничего. А тут в один момент все появляются — оппппа! — упитанная красотка с вечно крашенными и кудрявыми патлами, ее обожаемый муженек в клешеных джинсах и идиотских очках и еще один красавчик, который вообще, определенно — вообще, плюс полутруп на диализе, который любовь всей его жизни и твой причем однокурсник тоже, а как же, и он же был без ума от Таньки, которой нет, но почему-то позволяет себя травить ядами в дорогом виски, и что самое-самое приятное — все от тебя чего-то хотят, да что там «чего-то», все от тебя хотят всего и сразу. Реальной помощи, абстрактного внимания к его идиотским проблемам, а по сути — всем надо благ, благ, а кому не надо благ? У тебя вообще полный пиздец: муж ушел к Абрахаму Маслоу, дочь пишет трактат на тему «Мои Страдания, или Как прорваться через скорбную юдоль»…
— Юля, — спокойно произнесла Лора, — если ты сейчас так здорово беседовала со мной, то я ничего не поняла. Если с кем-то другим, то его тут все равно нет и тебя не услышали. Ну а если сама с собой — то, пожалуй, лучше разговаривать про себя, внутренним голосом.
— Да, действительно, это — лучше, — согласилась Юля, выходя из ординаторской, — спасибо, Лор, большущее, я тебе еще позвоню…
— В колокол, — меланхолично добавила Лорка.
С уходом подруги ей стало скучно. Душа требовала ярких событий, интересных происшествий — и уж никак не околотехнично оборудованных реанимационных коек скучных пациентов-бедолаг. Лора вытянула вперед для рассмотрения свою левую блескучую ногу. Подвигала ей. Созерцание собственных безупречных конечностей всегда ее немного успокаивало.
