Их взгляды встретились. В глазах Эллы засветились сожаление и тревога.
— Как ваша дочь перенесла это?
— Ро? Справляется. Они уничтожают последствия, ремонтируют снаряжение и, похоже, многое успели. Вчера четверка уже летала на пожар и благополучно вернулась.
— Хорошо. Может быть, они успеют отдышаться.
— Вряд ли. Сегодня в четыре тридцать снова объявили тревогу.
— Роуан на пожаре? Сейчас? И об этом я ничего не слышала. Я весь день не включала телевизор. Лукас, вы, должно быть, сильно переживаете?
— Не больше обычного. Это обязательное приложение.
— Теперь я еще больше рада, что вы позвонили.
— И расстроил вас. Вы волнуетесь за Айрин.
— Зато я понимаю, что с ней происходит. Как я помогла бы, если бы ничего не знала? — Элла накрыла ладонью его руку. — Лукас, возьмите бокалы, бутылку и идите на веранду. Я скоро присоединюсь к вам.
Через широкие стеклянные двери он вышел на веранду, откуда открывался потрясающий вид на горы, бескрайнее небо и задний двор, как ему снова показалось, сошедший с журнальной картинки.
Часть двора, усыпанного яркой упругой мульчей, была отведена внукам Эллы. Качели — подвесные и доска, уравновешенная в центре, — горка, перекладины, даже маленький домик и столик со стульями под крохотным зонтиком.
Здесь царила та же жизнерадостность, что и в доме, и было ясно, что Элла создала дом не только для себя, но и для своей семьи.
Однако главным украшением двора были цветы.
Лукас узнал розы — как не узнать, — но остальные цветы казались ему просто сказочными реками и озерами, растекшимися между узкими каменистыми тропинками. В укромных уголках стояли скамейки, беседка, увитая виноградом, булькал медный фонтан. На край птичьей кормушки спикировала какая-то птица…
Заслышав шаги, Лукас обернулся.
— Элла, у вас все необыкновенно! Я видел подобное только в кино.
Она порозовела от удовольствия, на щеках заиграли ямочки.
— Моя гордость и радость, и, может быть, чуточку одержимости. Прежние владельцы были ревностными садоводами и оставили мне отличный задел. Я кое-что изменила, кое-что добавила. Конечно, пришлось хорошенько потрудиться, зато теперь тут все так, как мне нравится.
Элла поставила поднос на стол, стоявший между двумя ярко-голубыми садовыми креслами. Лукас уставился на красиво расставленные тарелки с закусками.
— Вы говорили «ничего затейливого», или я ослышался?
— Должна признаться в своем тайном пороке. Я обожаю суетиться. Надеюсь, вы ничего не имеете против?
— Моя мама не растила идиотов.
На легком южном ветерке перезванивались китайские колокольчики. Птица благодарила песней за ужин.
Взяв бокал, Элла опустилась в кресло, повернулась к Лукасу.
— Я люблю сидеть на веранде, особенно по вечерам или рано утром.
— И внукам есть где поиграть, им явно здесь нравится…
Они пили вино, ели ее тонко продуманные закуски, болтали о детях, Лукас рассказал несколько забавных случаев из детства Роуан.
Теперь он с удивлением вспоминал свои панические атаки. Преодолев первую неловкость, он чувствовал себя вполне непринужденно. Каждая улыбка Эллы отзывалась в нем давно забытым волнением. Через некоторое время ему уже не казалось — почти не казалось — странным, что он наслаждается чудесным летним вечером, пьет хорошее вино, восхищается дивным пейзажем и непринужденно болтает с красивой женщиной.
Ему даже почти удалось заблокировать воспоминания о многих других летних вечерах, которые он проводил так, как его дочь сейчас.
— Вы думаете о ней. О вашей Ро.
— Наверное, я просто не умею отключаться, когда она там. Она сильная и опытная, у нее хорошая команда. Они обязательно справятся.
— Что она сейчас делает?
— Зависит от обстоятельств. — Очень многое, подумал он, и все это тяжело, опасно и необходимо. — Может быть, она пилит деревья. Они оценили ситуацию, определили поведение огненной массы, направление и силу ветра и так далее и теперь валят деревья, вырубают подлесок.
— Чтобы лишить огонь топлива.
— Да. У них там есть пара источников воды, так что, вероятно, она орудует пожарным рукавом. Я знаю, что на нее уже скинули грязь.
— Зачем скидывать грязь на Роуан?
Расхохотавшись, Лукас хохотал долго и с удовольствием.
— Простите. Я имел в виду пожар. А грязью мы называем антипирены, которые сбрасывают на эту пылающую рыжую бестию летающие танкеры. Поверьте, ни один пожарный-парашютист не стремится попасть под грязь.
— И вы говорите о пожаре «она», потому что мужчины относят все опасное и раздражающее к женскому полу.
— А-а…
— Я вас поддразниваю. Более-менее. Идемте на кухню. Пора приниматься за ужин. Вы составите мне компанию и расскажете все о грязи.
— Уверяю, вам не понравится.
— Вы ошибаетесь. — Они подхватили поднос, бокалы, бутылку. — Мне очень интересно.
— Она густая, розовая и липкая и обжигает кожу.
— Почему розовая? Как-то по-девчачьи, — удивилась Элла, доставая кастрюлю с длинной ручкой.
Лукас ухмыльнулся.
— Ее окрашивают окисью железа, но красный в воздухе выглядит розовым дождем. А цвет нужен, чтобы пометить зону выброса антипиренов. И я сказал, что выбросили на нее, говоря о ее команде.
Элла побрызгала кастрюльку оливковым маслом, мелко нарезала чеснок и пухленькие овальные помидоры, не переставая задавать вопросы. Лукас чувствовал ее искренний интерес, но никак не мог сосредоточиться. Он восхищался тем, как она двигалась, как мелькали ее ловкие руки, как она улыбалась. Ему нравился ее аромат и то, как его имя срывалось с ее губ.
Ее губы.
Он вовсе не собирался этого делать. Вот что случается, когда действуешь, не подумав. Но когда Элла отвернулась от кухонного острова, он случайно оказался почти у нее на дороге, и они столкнулись. Она подняла голову, улыбнулась, вроде бы даже начала что-то говорить, но…
Вопрос в ее глазах или приглашение? Он не стал разбираться, он просто действовал. Его руки опустились на ее плечи, его губы прижались к ее губам.
Такие мягкие. Такие сладкие. Такие податливые… Элла сомкнула руки на его спине, прижалась к нему, привстала на цыпочки, и ее тело заскользило по его телу.
Он чувствовал ее жар, он хотел завернуться в нее, как в одеяло на излете холодной зимней ночи. Он с трудом оторвался от ее губ, прижался лбом к ее лбу.
— Это все твоя улыбка, — прошептал он. — Она сводит меня с ума.
Элла обхватила ладонями его щеки, заглянула в его глаза. Милый мужчина. Милый, милый мужчина.
