Один снимок залетел под кровать, ей понадобилось нагнуться
особенно низко, и вся огромная палата с великим и молчаливым интересом
обозревала в эти минуты ее туго обтянутый лиловым шелком зад. Аксаков сделал
над этим изящным задом далеко не изящный и весьма недвусмысленный жест. Господа
офицеры так и грохнули в один голос. Дама резко выпрямилась, ударилась головой
о кровать и вскочила, шипя от злости…
– Пардон, – искренне сказал Аксаков. – Миль пардон, мадам,
миль-миль!
– Идиот, – прошипела дама, – вы что, забыли… вы забыли о
том, сколько и чего должны нам? Вы забыли, что мы в любую минуту можем…
– Не устраивайте сцен, мадам, – с откровенным удовольствием
и видимо рисуясь, проговорил Аксаков. Кому-то эта сцена, конечно, могла
показаться несколько театральной, но лишь тому, кто не знал, что более двух лет
раненый исполнял роль затравленного зайца, а теперь с превеликим удовольствием
выходил из этой роли. Можно сказать, рождался заново, хотя и с болью… Ну что ж,
всякое рождение болезненно! – Я вам ничего не должен. И знаете почему?
Взгляните-ка…
Он вынул из-под подушки сложенную вчетверо газету и протянул
даме. По лицу его скользнула блудливая улыбка, по которой легко было прочесть,
что он с удовольствием швырнул бы газету на пол, дабы снова полюбоваться высоко
выставленным лиловым задом, однако он, конечно, понимал, что вторично такой
номер у него не пройдет, а потому отказался от своего замысла и передал газету
Инне Фламандской вполне прилично – из рук в руки.
– «Энский листок», – прочла она, открыв первую страницу. –
Ну и что прикажете мне с этим делать?
– Читайте, читайте! – сделал раненый приглашающий жест.
– Прекратите! – чуть не взвизгнула она. – Я вам не лектриса,
чтобы тратить время на чтение провинциальной прессы. В чем дело? Говорите
быстро!
– Так зачем же всю газету читать? – удивился раненый. –
Внизу первой страницы… Ну, читайте же. Можно вслух! – И откинулся на подушку, и
даже глаза прикрыл, словно предвкушая несказанное наслаждение.
Возмущенная дама скользнула глазами по странице…
«ОТ ДАМСКОГО КОМИТЕТА ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ ГОРОДА ЭНСКА.
В воскресенье, в 2 часа дня, в помещении II женской гимназии
(Благовещенская пл.) будет отслужен молебен по случаю открытия деятельности
Дамского Комитета.
С понедельника там же открывается прием пожертвований
деньгами, материалом для заготовки белья и швейными машинами (хотя во временное
пользование), а равно запись желающих помочь своим трудом».
«Берлинский корреспондент одной будапештской газеты беседовал
с командиром подводной лодки „Deutschland“. После войны, по его словам,
субмарины потеряют всякое коммерческое значение».
«Открывшийся 17 января сего года в Энске Городской народный
университет испытывает большую нужду в необходимых для занятий слушателей
книгах. Совет университета признал ввиду этого необходимым теперь же приступить
к образованию фундаментальной библиотеки и так называемых семинарских библиотек
для выдачи слушателям книг в качестве пособий при прохождении курсов
практических занятий и т. п.» .
Ерунда какая! А это… а это что?!
«ЩЕДРОЕ ПОЖЕРТВОВАНИЕ. Несколько высокопоставленных лиц
нашей губернии пожелали сделать фронту щедрый подарок и перечислили крупные
суммы на определенный счет, на котором идет прием средств для сооружения эскадрильи
воздушных кораблей, как „Цеппелинов“, так и самолетов, которых в нашей армии
сейчас не хватает. Среди пожертвователей г-да Сироткин, Бугров, Андреев,
Савельев, г-жа Аксакова, внесшая самый крупный вклад – один миллион рублей
золотом и ассигнациями. Подробности о том, как проходила акция пожертвования,
вы можете прочитать на 3-й странице газеты».
Фламандская отвела от газеты взгляд и некоторое время молча
смотрела на раненого, на лице которого играла проказливая улыбка.
– Не хотите подробности прочесть? На третьей странице? Вижу,
что нет. Странно, что вы ничего не знаете. Неужели ваши люди в Энске не донесли
вам?
– Не думайте, что вам удастся обмануть меня, – пробормотала
Инна. – Это какая-то провокация, газетная утка, ложь… Ваша жена не может
распоряжаться деньгами, они принадлежат вам, только вы може… – У нее вдруг
перехватило горло.
– Видите ли, в чем дело, – проговорил раненый, старательно
изобразив на лице сочувствие, которого, правда, совершенно не испытывал, –
Александра Русанова и ее брат, согласно условиям дарения, принадлежат к числу
владельцев Волжского Промышленного банка и могут распоряжаться любой суммой,
составляющей его капитал. Любой, понимаете? А тем более – с согласия
собственника средств.
– Но после брака эти средства перешли к вам, вы собственник!
– вскричала Инна. – Как вы могли дать согласие?!
– Я его и не давал, – передернул плечами раненый. – Моя жена
распорядилась деньгами в то время, когда я находился в бессознательном
состоянии и считался недееспособным, – жертвование частных средств на оборону
весьма поощряется законом. Только не говорите, что я об этом пожалею. Мне в
самом деле очень жаль – уже сейчас. Даже более, чем вам. Я ведь женился на
мамзель Русановой, сами знаете, только ради денег. А теперь… я навек связан с
совершенно чужим человеком. На всю жизнь связан! И не надо стращать меня местью
вашей партии, я и так принес во имя ее достаточно жертв!
Он снова пожал плечами.
Дама в лиловом беззвучно пошевелила губами. Она и в самом
деле хотела сказать, что он об этом пожалеет, что месть партии будет ужасна. Да
что проку повторяться! Сейчас ей ужасно хотелось кого-нибудь убить, на худой
конец что-нибудь сломать, изорвать в клочья!
Газета «Энский листок» пришлась весьма кстати. Но ее
показалось мало. Фламандская схватилась за рентгеновские снимки, но они
оказались далеко не такой легкой добычей – порвать их не удалось, как она ни
старалась, только ноготь сломала.
Швырнув снимки в лицо раненому, Инна Фламандская вылетела
вон из палаты.
Господа офицеры проводили ее весьма, весьма скоромными
репликами. Впрочем, они носили характер скорее восхищенный, так что, если бы
Инна задержалась и вслушалась, они весьма польстили бы ее самолюбию.
Но она не задержалась.
Дмитрий Аксаков не принимал участия в обсуждении ст?атей
своей посетительницы. Лишь за ней захлопнулась дверь, лицо его вмиг утратило
проказливое выражение и стало угрюмым. Он повернулся на бок, закрыл глаза и
сунул руку под подушку. Рука нащупала хрусткую бумажную полоску. Это была
телеграмма, содержание которой Дмитрий знал наизусть… Оно было весьма кратким:
