– Андреевские нумера, – продолжал Охтин, – сами понимаете,
еще то местечко! И здесь найдутся матери-опойки, которые не прочь поторговать
красотой и невинностью своих юных дочерей – если, конечно, допустить, что в них
еще осталась невинность. То есть для Баженова здесь весьма хлебное место. Не
сомневаюсь, что он вовсю продолжает свою преступную деятельность. То есть я
просто уверен в этом, поскольку в городе уже начали появляться картинки
возмутительного содержания. Значит, он уже нашел не только натуру, но и
сообщников, которые его фотографические снимки печатают и распространяют. Но
если ворваться в Андреевские нумера вот так просто, с облавой, нахрапом, мы,
конечно, ничего не найдем. Там умеют прятать концы в воду! К Баженову и его
возможным сообщникам нужно присмотреться исподволь. И тут очень кстати для нас
то, что идет перепись и господ переписчиков где только не привыкли видеть.
– А можно… – начал было Шурка, но от волнения у него даже
голос сел. Пришлось прокашляться, прежде чем он смог снова заговорить: – Можно
мне попасть в ту группу переписчиков, которая в ночлежный дом пойдет?
Охтин и Смольников обменялись мгновенными взглядами. Потом
Охтин как-то странно закашлялся, и Шурка не вдруг понял, что он подавляет смех.
«Не возьмет! Высмеет и…»
– Насколько я понимаю, – сказал Смольников, – Григорий
Алексеевич сам намеревался просить вас об этом. Не так ли, господин Охтин?
– Именно так, – отозвался вышеназванный. – Дело в том, что я
сам намерен там появиться под видом переписчика. И рядом со мной должен быть
человек, моего доверия достойный. Таковым являетесь вы, Александр
Константинович. А если среди нас будет еще и дама, это придаст нашей бригаде
вид особенно безобидный и заслуживающий снисхождения со стороны ночлежных
обитателей. Сами понимаете, годится для участия в данной акции не всякая особа
женского пола, а склонная к риску и смелая. Станислава Станиславовна, насколько
я понял, барышня именно такая.
– Да вы что? – спросил Шурка, бледнея. – Там же, среди
ночлежников, небось всякие ужасные типы попадаются. А Станислава Станиславовна…
она… а вдруг они…
Он запутался в словах и замолк, неловко, мучительно краснея.
– Насчет этого можете не тревожиться, – сказал Смольников. –
Самомалейший элемент риска мы постараемся исключить. С вами будет смотритель
ночлежки, который за вашу безопасность головой отвечает. Ночлежники – публика
отпетая, что верно, то верно, но сесть в тюрьму за просто так никому из них
охоты нет. И, если правду сказать, не стоит видеть в них сборище отъявленных
убийц. В притон мы вас, конечно, не пустили бы. Вы пойдете в обитель
несчастных, сбившихся с пути людей, но отнюдь не в разбойничий вертеп.
Опять-таки, прошу помнить, вы будете облечены государственным заданием, на вас
будет форменная одежда переписчиков, а поднимать руку на чиновников эти господа
в самом деле остерегаются.
Шурке показалось, что Смольников относится к опасности,
которая может угрожать Станиславе Станиславовне, как-то слишком уж
поверхностно. Но что он мог сделать? Только сказать:
– Надо бы ее саму спросить, согласна она или нет.
Ну да, у него еще оставалась последняя надежда, что
Станислава Станиславовна не пожелает ввязываться в авантюру.
– Готов держать пари, – усмехнулся Охтин, – что сия амазонка
не пожелает остаться в стороне!
Шурка был бы и рад в пари ввязаться, да предчувствовал, что
проиграет.
И правильно предчувствовал!
* * *
Стук в дверь раздался ровно в полночь.
– Что вы здесь делаете? – хмуро спросил Мартин, увидев
открывшую ему Марину. – Я хотел встретиться с ней один, сам. Дайте войти,
уходите!
Он говорил по-русски очень хорошо, даже лучше Андреаса, не
вставлял то и дело в речь немецкие слова.
– Что ты задумал? – холодно спросила Марина, не трогаясь с
места.
– Не ваше дело. Неважно. Уходите.
– Я никуда не уйду. Уходи лучше ты. Одумайся.
– Уйдите, ну! – срывающимся голосом выкрикнул Мартин и
сделал шаг в дом.
Марине пришлось посторониться. Не хотелось его слишком уж
злить, а главное, шум нельзя было поднимать.
Она впустила Мартина и прикрыла дверь.
– Если вы сейчас не уйдете, – проговорил Мартин, угрюмо
набычась, – я уж точно донесу на вас в русскую полицию.
Нет, парень совершенно ума лишился! До чего же странно он
себя ведет! Марина, правда, видела его только раз, в кафе он производил
впечатление нормального человека. А тут… будто подменили человека! Неужели и
впрямь любовь к Грушеньке лишила его рассудка? У Марины такое не укладывалось в
уме. Нет, она, конечно, понимала, что можно голову потерять от любви и страсти,
но не к этой же избалованной куколке, кисейной барышне!
– Да ты спятил! – холодно проговорила она. – Донесешь на
меня – за что? Я тихо живу, никому не мешаю, все мои старые грехи в полиции
наперечет известны. Ты своих товарищей подведешь, а не только меня. Ты об этом
подумал?!
– Да что мне о ком-то думать, о ком-то заботиться? – с
искренним удивлением спросил Мартин. – Разве обо мне кто-то думает, кто-то
заботится? Да и вам на моих товарищей наплевать, кроме одного из них. Верно?
Кроме того, с кем вы на могилах в обнимку валяетесь!
Марина так и кинулась на него, выставив скрюченные когти:
– Ах ты, гад… – И замерла, наткнувшись грудью на дуло
револьвера.
– Тише, фрау, – усмехнулся Мартин. – Стойте, а то выстрелю!
– Стойте, Марина Игнатьевна, – испуганно вскричала Грушенька,
– вдруг он правда выстрелит!
– Откуда у тебя оружие? – быстро спросила Марина.
Конечно, она испугалась, но только на мгновение. Прийти в
себя помогла мысль: если есть револьвер у Мартина, значит, есть и у других. Это
хорошо! Оружие беглецам необходимо! Так вот почему Андреас беспокоился только
об одежде и провизии для себя и своих сотоварищей, но ни разу не заикнулся об
оружии.
