– Агентом Кочетовым задержан на новом Сормовском базаре
крестьянин деревни Орловка Балахнинского уезда Березин, у которого отобраны
разные вещи, в том числе одежда, калоши и прочее, – продолжал меж тем Охтин,
проходя в кабинет. – Как выяснилось, все вещи были похищены на днях в Новой
деревне у мещанки города Арзамаса Копыловой и крестьянки Баравиновой. Копылова
заявила, что, кроме отобранных у Березина вещей, у нее похищен пиджак и брюки.
Ввиду этого у торговца-старьевщика на том же базаре крестьянина Белозерова был
произведен обыск. Все найденные вещи у него обнаружены, отобраны и выданы
потерпевшей.
– Браво, – сказал насмешливо Смольников. – Что-нибудь еще о
наших успехах?
Агенты, которые в начале оперативного совещания имели
виноватый вид, сейчас переглядывались проказливо.
– Извольте-с, – сказал Охтин. – Торгующий в ярмарке
мануфактурным товаром крестьянин Еханов заявил полиции, что у него похищена
неизвестно кем пачка рубашек стоимостью в семьдесят рублей. Расследованием
вскоре было установлено, что кражу совершили известные воры: крестьяне Алексей
Чичков пятнадцати лет и шестнадцатилетний Петр Дальнов. Сбыв краденое при
участии третьего – вора-рецидивиста Петра Торопова, – они отправились в
Гордеевку в трактир, где, как известно, торгуют из-под полы спиртным.
Обвиняемые задержаны и в краже сознались.
– А трактирщики, что спиртным приторговывают? – живо спросил
Смольников.
– Само собой! – солидно отозвался сидевший в углу агент.
– А, это вы, Колягин, вели дело?
– Так точно-с.
– А почему молчали доселе? Почему сначала на меня одни ваши
промахи сыпали, словно из рога изобилия? Почему Охтину понадобилось прийти и
начать вас нахваливать?
– От робости-с, ваше благородие, – ответил за всех рябоватый
Климентьев. – Чай, не каждый день у нас оперативное совещание начальник
губернского сыска проводит. Оробели мы-с, да-с. А господин Охтин – он побойчее.
Он к вам попривычнее. Сориентировался быстрей!
– Все у вас наоборот, – усмехнулся Смольников. – Когда мне
охота приходит по различным полицейским частям пройти, мне ваши начальники
одними только достижениями в лицо тычут. Иной раз даже и мифическими. А вы
скромничаете, господа агенты… Во всем между тем мера нужна, и в показушности, и
в стыдливости тоже. И без вашей скромности у обывателя бытует мнение, будто мы,
сыскные, ни к чему не годимся и толку от нас – пшик. Мол, на фронтах – вот где
настоящие герои, а мы тут в тылу попусту отъедаемся. Недаром городовых
призывать стали, а это плохо, плохо… Пора, господа, ломать эти ложные
представления. Отныне мы будем громогласно сообщать обо всех своих удачах и
достижениях. Кстати, хочу вам представить человека, который будет нам в данном
деле споспешествовать. Александр Константинович Русанов, ведущий репортер
газеты «Энский листок», отныне станет постоянным лицом на наших общегородских
оперативных совещаниях. Я предупрежу также и начальников участков, чтобы его
пускали на ваши собственные оперативки, буде ему такая охота взбредет. Все это
будет отражено в разделе «Уголовная хроника», который нынче в «Энском листке»
открывается. Кстати, посоветуйте, господа, что уже сейчас можно в «Листке»
отразить? Только что-нибудь поинтересней повседневной текучки, из событий, как
сказали бы наши союзники французы, extraordinaires…
– Пускай они про ту даму напишут, которая к экзаменам на чин
прапорщика готовила. Вот уморушка-то! – хохотнул Климентьев.
– Хорошая история, – согласился Смольников.
– Про графа Лазаревского, многоженца! – подсказал еще
кто-то, и голоса начали звучать наперебой: – Про девушку, которая любовника
зарезала, а жених ее сказал, что она правильно поступила… Про аферистку,
которая беженцев расселяла… Про липового налогового сборщика…
– Очень изрядно, – согласился Смольников. – Только ведь это
все наша, так сказать, многоуважаемая история. Дела уже минувших дней. А насчет
того, что сейчас происходит?
– Новый Дю-лю у нас объявился, – снова подал голос Охтин. –
Бажанов некто. Слыхали про Дю-лю, а, господин Русанов?
– Вы, Григорий Алексеевич, что такое говорите? – конфузливо
отвел глаза Смольников. – Молодой он еще человек… откуда ему знать этакое
похабство!
– Деваться некуда, – пожал плечами Охтин. – Придется узнать,
если он теперь ведущий репортер, который будет всю нашу работу освещать. Тем
более что мне его помощь может понадобиться.
Смольников вскинул брови, но ничего больше Охтину не сказал,
повернулся к остальным агентам:
– Ну что ж, закончим, господа. Все свободны.
Какие-то минуты в кабинете царили шум и толкотня, потом
остались только трое: сам Смольников, Охтин и «ведущий репортер».
Шурка устало откинулся на спинку стула. Он еще не был с утра
дома и даже не завтракал. Здесь, в сыскном, ему налили жидкого чаю и дали кусок
морковного пирога из серой, третьесортной муки, принесенного из дому дежурным –
для собственного подкрепления сил. Шурка ненавидел морковные пироги, тем паче –
из серой муки, однако этот съел за милую душу и еще спасибо сказал: ночные
приключения вовсе его вымотали.
Он ведь так и провел ночь на дереве, подобно какому-нибудь
гамадрилу или гиббону. Или вовсе макаке. Иногда начинало неудержимо клонить в
сон, и Шурка порывался было слезть, но стоило подумать, что троица убийц где-то
подстерегает его, как он решал подождать еще немного. С одной стороны, конечно,
у страха глаза велики, но зато ведь известно, что береженого Бог бережет. Вот
так и вышло, что слез он с дерева, только когда забрезжил рассвет и по улицам
зашаркали метлами дворники. Кое-как спустившись, вернее, свалившись с ветки,
Шурка ринулся в сыскное…
Он мог, конечно, пойти в ближний участок, однако стоило
представить, сколько времени и сил придется там потратить, чтобы объяснить
дело, как у него заранее опускались руки. Лучше уж было обратиться к Охтину,
который хоть знает, что Русанов-младший врать не будет. К тому же история
проклятущего домишки на Спасской имела прямое и непосредственное отношение к
истории позапрошлогоднего покушения на начальника сыскного.
