Зеленый?
«Капитана в селёной пидзаке ходила, смесно говорила!.. Моя
на кладбиссе безай, капитана там гуляй. Капитана железяка хватай, безай,
хунхуза убивай, мадама Маринка спасай. Надо капитана двери открывай, спасибо
говори!» – зазвучал в ее голове голосишко Сяо-лю.
Зеленый пиджак – китель. Выговор австрийца должен был
показаться Сяо-лю смешным. И он сказал: «Я уже помогал вам»…
Боже ты мой, Господи!
– Так это был ты? – приподнялась на локте Марина. – Ты был
здесь в ту ночь, тебя позвала Сяо-лю, ты убил…
Он лукаво улыбнулся, прижал палец к ее губам:
– Тс-с! Не говорить solche gefцhrlichen Wьrter, такие
опасные слова… Кто кого убивать? Unser Gott, добрый Бог послать свой Engel, как
послал его Аврааму, чтобы спасти Исаака!
Марина порывисто схватила его руку, прижала к губам:
– Мне наплевать на Авраама и Бога! И на ангела тоже! Ты спас
меня! Ты! Почему же ты ушел тогда, не дал мне поблагодарить тебя?
– Ты благодарила сейчас, – шепнул он в ее губы.
Теперь они не пожирали друг друга телами, а наслаждались. И,
поднимая и опуская бедра, Марина медленно думала об этом человеке, которого ей
послал то ли в самом деле Gott, то ли черти, желтые или синие, а может, и все
они, вместе взятые. Он – пленный, такой же пария, как она. Они могли бы
соединить свои судьбы… Общество осудит? Оно уже осудило их, куда же больше… Не
потому ли так остро, так невыносимо остро, до слез, чувствует она наслаждение,
что совокупление с этим мужчиной – вызов ненавистному обществу?
– А что ты здесь делал? – спросила Марина, когда бешеный
припадок плотского восторга вновь опустошил их тела и разметал по земле.
Он вздохнул и промолчал.
– Не хочешь говорить? Ты не веришь мне, а зря. А вот я –
верю тебе! Я готова свою жизнь тебе вручить, тем более что ты однажды уже спас
мою жизнь.
– Ты даже не знаешь, как меня зовут.
– Ты тоже не знаешь моего имени.
– Мне говорила девочка, kleine Chinesin, маленькая китаянка.
«Мадама Маринка, мадама Маринка…» – смешно передразнил австриец писклявый
выговор Сяо-лю. – А меня зовут Андреас, Андреас Левс, я из Вены.
– Андреас? – У Марины невольно сел голос.
– Тебе не нравится мой Name?
– Красивое имя, – пробормотала Марина. – У меня в жизни уже
был один… Андреас. Андрей. Это отец моего ребенка.
– Где он сейчас? Auf dem Krieg? На война?
Представить себе Андрея Туманского, товарища Павла тож, в
солдатской шинели или даже в офицерском мундире у Марины не хватало
воображения.
– Я не знаю. Он бросил меня. А потом меня посадили в тюрьму
и отправили сюда, в Х. Я… не знаю, как тебе объяснить. Я была против… царя,
против императора. Понимаешь?
– Die Revolution? – спросил он спокойно. – Революция? О да,
я понимаю! В Австрии это тоже есть, и в Германии… Ja, ja! Карл Маркс, о! Твоя
семья была очень бедная? Вы… как это? Das Proletariat?
– Мой отец – богач, – высокомерно проговорила Марина. – Был
богачом, но теперь он умер. Свои деньги он отдал другим людям, потому что я
занималась политикой, ушла в die Revolution.
Андреас повернулся на бок, чтобы удобней было смотреть в
лицо Марины:
– Я слышал, что russische Revolutionбre, русские
революционеры, требуют окончания войны на очень неудобных… как это? На очень
плохих условиях для России. Так?
– Русские революционеры желают поражения России, – пояснила
Марина. – Потому что поражение России – это поражение царизма! Это вызовет
революцию! Победа той России, какая она сейчас, только упрочит путы, которыми
скован наш народ.
Она не знала, понятна ли Андреасу ее запальчивая речь. Вдруг
до боли вспомнилось, с какой ненавистью на своем каторжном пути из Энска она
слушала, как солдаты-конвойные читали вслух газеты: «Подвиг казака Козьмы
Крючкова! Вместе со своими товарищами Козьма Крючков, заметив германский
разъезд из 22 человек, бросился на немцев. Благодаря резвости своей лошади
Крючков обогнал товарищей и врезался один в середину вражеского отряда. Первым
ударом Крючков свалил начальника разъезда и затем продолжал рубить немцев,
несмотря на полученные раны. Когда у Крючкова выбили шашку, он вырвал у одного
из немцев пику и защищался ею до тех пор, пока подоспевшие товарищи не обратили
в бегство остатки разъезда» . Это быдло, ее спутники-каторжане, уголовные,
радостно орали, слушая про то, как русский казак наколол на свою пику
германцев. Да-да, в газетах немедленно появилась такая картинка.
А потом некоторые из каторжан рыдали, слезами рыдали, когда
спустя примерно недели две конвойный уныло прочел другое известие:
«Известный летчик, штабс-капитан Нестеров, в период подхода
наших войск ко Львову, летя с производившим разведку офицером генерального
штаба Лазаревым, вследствие порчи аппарата спустился в окрестностях Львова и
был замечен австрийскими войсками.
С помощью жителей-поляков летчики уничтожили аэроплан и
пешком не только успешно пробрались обратно в свою армию, но и привели с собой
пленного австрийского часового, которого взяли на передовых постах.
Сегодня получены сведения, что Нестеров на днях, увидев в
районе Жолки летящий над нашим расположением австрийский аэроплан, собиравшийся
бросить бомбу, взлетел в воздух, атаковал неприятеля и протаранил чужой
аппарат, уничтожив австрийского летчика и предотвратив жертвы в наших войсках
от бомбы. Нестеров погиб смертью героя.
Нестеров – первый в мире летчик, совершивший мертвую петлю».
Марине хотелось хохотать от восторга, когда она услышала
это. Ведь Нестеров был из Энска, весь город глупо, подобострастно гордился этим
защитником самодержавия. И вот он сам затянул на своей шее «мертвую петлю»…
