У Матвея Иосифовича успело ёкнуть сердце — что, уже пришли? Те, которые поближе к утру?.. — но сурово сведённые кустики собачьих бровей вдруг встали трогательным «домиком», могучий среднеазиат взвизгнул, словно обрадованный щенок, и так рванул с места, что полетели комья земли.
Там, куда он устремился, заволновались кусты, хрустнула раздавленная ветка, вроде бы раздались людские голоса, в тумане замаячили силуэты…
— Шерхан! А ну, ко мне!.. — поперхнулся конфитюром Наливайко. — Пришибу заразу! Ко мне!..
Его ушей не миновали красочные легенды о подвигах Шерхана в Пещёрке, при разгроме «Золотого павлина». Что, если настрадавшийся, озлобленный и почувствовавший свою силу пёс с каждым встречным-поперечным начнёт поступать как с врагом?..
«В намордник… На поводок…»
Наливайко похолодел, успев в деталях вообразить расправу Шерхана над мирным прохожим, снова закричал, приказывая кобелине вернуться, вскочил на ноги…
И услышал женский голос, такой знакомый, желанный, родной:
— Ханечка, маленький! Здравствуй, здравствуй, мурзичка моя! А Васюша наш где? Ну-ка, где Вася? Давай, маленький, веди. Где Вася?
Этот голос Наливайко узнал бы из тысячи. Голос Тамары Павловны, законной и любимой супруги. Которой, вообще-то, полагалось бы пребывать за триста вёрст от здешних болот, в Калининском районе Северной Пальмиры.
«Глюки. Точно глюки. Спасибо, Краев, хотя бы предупредил. Интересно, у остальных тоже?..»
Василий Петрович потёр ладонью вспотевший лоб, здраво порадовался хотя бы тому, что в кустах не было слышно ни злобного рёва, ни испуганных криков… и вдруг в неверном свете луны узрел свою супругу. В обществе Коли Бороды и трёх незнакомых мужчин. Шерхан прыгал вокруг Тамары, норовил облизать лицо, короткий хвост вращался как пропеллер, размазываясь в воздухе. Женщина смеялась, обнимая собаку.
— Привет, славяне! — прогудел Коля Борода. — Не спите? Тогда принимайте гостей.
— Васенька, родной! — Тамара бросила сумку и кинулась к Наливайко. — Васенька…
Профессор обнял её и понял, что немедленно умрёт, если что-нибудь вынудит его разжать руки.
— Милая моя… милая… — Он был готов целовать её без конца, но приходилось блюсти политес. — Ребята, это моя лучшая половина — Тамара Павловна. Прошу любить и жаловать.
— А это, — указала Тамара Павловна на своих спутников, — наши друзья из Британии: уважаемый профессор О’Нил, сэр Робин Доктороу и лорд Генри Макгирс, племянник того самого барона Макгирса…
— И по совместительству сотрудник нашей секретной службы, — пробурчал Коля Борода. — Прошу любить и жаловать джентльмена из органов.
При этом его интонация внятно сообщала всем способным услышать: «Братва, атас! Стукач!»
— Весьма приятно, весьма.
Фраерман привстал, Варенцова улыбнулась, Песцов оценивающе кивнул, а герр Опопельбаум сунул в пасть жестянку, пошкрябал языком и принялся жевать. «Хорошо, но мало. Вот бы ещё упереть…»
— А вот этот одичавший пещерный человек, — обернулась к англичанам Тамара Павловна, — мой муж Василий Петрович, профессор физики, о котором я вам всё время рассказывала.
— We are honored!
[128]
Двое джентльменов постарше сразу подошли к Наливайко, и один, огненно-рыжий, костлявый, с видом заговорщика сказал:
— Дорогой профессор, а мы ведь к вам по делу. Сугубо секретному и безотлагательному. Связанному, как вы наверняка понимаете, со смертью барона. Где бы мы могли уединиться и кое-что передать вам? Тет-а-тет, из рук в руки, с глазу на глаз?
По-русски он изъяснялся — сразу чувствуется, интересовался достижениями российской науки и статьи предпочитал штудировать без переводчиков. Но… хрен его знает, была в речи рыжего какая-то неестественная правильность, наверное, та самая, по которой мы подсознательно и опознаём иностранца.
— Можно пойти ко мне. В палатку. — Образ бедолаги Макгирса и всё с ним связанное вдруг выплыло на первый план, отодвигая прочие обстоятельства. — Хотя нет, втроём там не развернуться. Лучше прямо здесь, на кухне, под фонарём… Чужих ушей у нас тут нет. Глаз тоже, — заверил их Наливайко, но неожиданно ситуацию взял в свои руки Фраерман.
— Василий, — сказал он, — не слушай ничего и веди их за стол. Разговорами сыт не будешь. Оксана Викторовна! Мечи сюда всё, что есть в печи. Усаживайтесь, господа дорогие гости. Устраивайтесь. Чем богаты, тем и рады.
Хлопнул по плечу Краева и незаметно сжал ладонь, призывая к бдительности. Переглянулся с Колей Бородой. Галантно поцеловал ручку Тамаре Павловне, тонко усмехнулся. Учён, ох учён был жизнью Матвей Иосифович. Он отлично знал, что к незнакомым людям нужно сперва присмотреться. А где это сделать легче всего? За столом. Вот они, между прочим, исторические корни гостеприимства.
Фраерман только не ожидал, что и у Тамары Павловны вдруг прорежутся властные генеральские интонации.
— Спасибо, родные, но у нас у всех очень мало времени, — сказала она. — Майор! Озвучьте, пожалуйста, ещё раз то, что мне раньше рассказывали!
Глядя на жену, Василий Петрович подумал о том, что близкое общение с президентами, генералами и иными обладателями всуе не называемых должностей ни для кого бесследно не проходит. После этого как после боевых действий — без длительной реабилитации никуда.
— Слушаюсь. — Молодой лорд подавленно вздохнул и принялся по новой разглашать военную тайну. И про оперативную разработку, касавшуюся Наливайко, и про нейтрализацию объектов, и про секретную многоуровневую операцию под оригинальным — аж жуть! — названием «Чистое небо».
Зигги слушал Макгирса, благоразумно укрываясь за печью. Тихон ловил кого-то в траве. Оборотень Ганс наконец-то оставил банку, изжёванную в фольгу. Его умные, блестящие, как у крысы, глаза воровато шарили по сторонам.
«А ещё говорят, социализм кончился. Да КГБ у нас живее всех живых», — покачал головой Наливайко. Коля Борода с ненавистью вздохнул, а Песцов многозначительно, как офицер офицеру, вполголоса сказал Варенцовой:
— Что-то больно гладко вещает. Может, засланный казачок?
— Нет, вряд ли, — так же вполголоса отозвалась Оксана. — Он действительно майор. И действительно из секретной службы. Региональное управление «Z», второй отдел, третий сектор… Красный код, оранжевый пропуск. С чёрной полосой…
Как недавно он состоялся, её первый и последний день на службе в пещёрской госбезопасности. Звероферма с несчастными норками, кормобаза, огромная печь и шустрый майор, орудующий гигантской кочергой. Правда, тогда лорд Макгирс был в кедах, бандане и розовых спортивных трусах, а закопчённой физиономией натурально напоминал чёрта. Могла ли она предвидеть, какой неожиданный поворот в тот же вечер сделает её судьба…
— Отлично изложено, майор, спасибо за сигнал, — придвинулась к умолкшему рассказчику Варенцова. — А скажите, как поживает Максим Максимыч? Всё ещё блистает интеллектом и дымит дорогими сигарами? Или уже внял предупреждениям Минздрава?
