Уинтроп не ответил, но Катриона догадывалась, что Бьёргард предупредил Эдвина о возможной встрече с ирландцем. Кэти тоже слышала о Маунтмейне. В конце прошлого века колдун пользовался большой властью в ирландских кругах, однако оккультизм и черная магия создали ему зловещую репутацию, и постепенно сторонники отвернулись от него. Маунтмейна посадили в тюрьму на долгие годы, однако, как ни странно, он оказался до сих пор жив.
— Как видите, я благополучно дожил до счастливейшего момента в жизни. Ритуал уже почти завершен, и Пай-наттем никогда больше не сможет помешать мне. Сокровище теперь навеки мое. Кстати, хорошо, что здесь присутствуют зрители, может, вам даже удастся выжить, чтобы потом рассказывать про сей великий миг.
Маунтмейн наклонился к мумии и, взмахнув, вонзил кинжал в иссушенную веками грудь. Глаза древнего экспоната распахнулись, зрачки зажглись красными огнями.
— Хорошенько я связал тебе руки, древний идиот, теперь лежи спокойно! — злорадно вскричал колдун.
Ирландец кинжалом вскрыл грудную клетку жреца и, запустив руку в глубину, торжественно извлек источник волшебного света.
Катриона была настолько потрясена, что едва не лишилась чувств. Перед глазами ошеломленных людей предстал огромный сверкающий красный камень, похожий на гигантский рубин.
— С помощью "Семи звезд" я нашлю на мир страшные бедствия, и люди навеки запомнят Маунтмейна.
Эдвин словно очнулся от забытья и, резко вскинув пистолет, выстрелил в колдуна. Пуля попала прямо в лицо негодяю, пробив насквозь череп, однако не оставила и царапины на лице. Колдун даже не шелохнулся, лишь мелкая рябь как на поверхности воды на миг пробежала по морщинистому лицу. Пролетев насквозь, кусок свинца врезался в стену за Маунтмейном.
— "Семь звезд" признал меня хозяином. Можете поздравить меня, перед вами Разрушитель Мира. Ваши пули бессильны против меня, — сказал маг!
Наступив ногой налицо мумии, Маунтмейн раздавил его. Зрачки Пай-наттема потухли. Зловещий смех ирландца огласил подземелье. Глаза колдуна сияли, отражая семь странных огней, горящих в глубине камня. Катриона вспомнила сказку про злого волшебника, превратившего девочку в камень. Оказывается, в жизни бывает все намного страшнее: перед ней стояло живое воплощение зла с огненным орудием в руках.
Рубин действовал странным образом — казалось, красный свет проникал в мозг и навязывал свою волю. Людей неодолимо тянуло подойти поближе, но они боролись с этим чувством. Когда Катриона уже начала терять сознание, в подземелье раздался громкий голос Бэрримора:
— Остановись, злодей, я дам тебе отпор, — театрально воскликнул Великий Профиль.
Эдвин снова выстрелил. На этот раз пуля попала прямо в камень, однако срикошетила в стену позади тайного агента. Тем временем Бэрримор одним прыжком оказался рядом с Маунтмейном, очевидно, превратившись из нерешительного Гамлета в Шерлока Холмса. Колдун не ожидал такого поворота событий, на лице старика отобразилось крайнее удивление наглостью актера. Прежде чем Уинтроп и Катриона смогли понять, что произошло, Бэрримор схватил колдуна за горло и принялся душить. Маг и актер схватились в драке. Маунтмейн защищался с неистовством, как на съемочной площадке, и несколько раз ударил Бэрримора по голове рубином, рисуя в воздухе красные огненные шлейфы, однако актер сумел выхватить у Маунтмейна кинжал и несколько раз ударил противника в грудь.
— Не долг ли мой воздать ему вот этою рукой? И не проклятье ль — этому червю давать кормиться нашею природой? — вновь выкрикивал Бэрримор строки из "Гамлета".
Как ни странно, в отличие от пуль, кинжал возымел на колдуна действие.
— Очевидно, схватка за камень идет не на жизнь, а на смерть, — прошептала Катриона, удерживая напарника за руку.
Втайне девушка злилась на Эдвина за то, что он не посвятил ее в курс дела, утаив истинную причину приезда в музей, но момент был не подходящим для упреков и выяснения отношений.
Бэрримор показывал удивительную смелость и дрался с колдуном почти на равных. Сцепившись, противники катались на полу около саркофага, сметая все на пути.
Одна из старинных ламп упала, и огонь метнулся в сторону Катрионы; на стенах затанцевали зловещие отблески. Лица дерущихся исказила боль и ненависть, катаясь в схватке они то появлялись, то вновь скрывались в тени за саркофагом.
Понимая, что необходимо принимать какие-то действия, Катриона стала расшвыривать в стороны лампы и стирать нарисованный на полу магический рисунок, полагая, что Маунтмейн может черпать силу из схемы.
— Скорее, помоги мне, — крикнула она Эдвину.
Видимо, колдуна действительно можно было обезвредить только подобным образом, ибо старик начал терять силы. За считанные секунды Уинтроп и Катриона уничтожили магическую диаграмму. Созвездие на полу стерлось, лампы перевернутыми лежали у стен, в некоторых горело воспламенившееся масло.
Бэрримор стал побеждать. Вновь схватив мага за горло, актер пытался столкнуть его в саркофаг на мумию. Камень потускнел, и различить в темноте, у кого находится рубин, оказалось невозможно.
Внезапно раздался жуткий крик: маг и актер закричали одновременно. Звук оказался настолько нечеловеческим, что Катриона почувствовала, как волосы встают дыбом. Посмотрев на Эдвина, девушка поняла, что он тоже в ужасе. Тайные агенты силились разглядеть в полумраке дерущихся противников.
Наконец, подойдя поближе, тайные агенты увидели, что в саркофаге в неестественной позе валяется колдун, костлявая старческая рука застыла на груди мумии: Маунтмейн был мертв. Лежавший на полу рядом с саркофагом Бэрримор встал и, пошатываясь, медленно направился в сторону Эдвина. Разорванная рубашка актера висела клочьями, на груди зияла страшная рана.
— Я умер, Горацио, — сказал Великий Профиль.
Катриона и Уинтроп с ужасом смотрели на жуткую рану, силясь понять, каким образом Бэрримор умудряется разговаривать.
— Я умираю, могучий яд затмил мой дух, — вновь читал Бэрримор строки из "Гамлета".
Постепенно голос актера становился все сильнее. Во мраке подземелья краснела дыра на сердце, но не от крови, а от мерцающего в груди света.
— Боже правый, камень внутри него! — еле выдохнул Эдвин.
Кожа медленно, словно по волшебству, затягивала рану, свет исчезал в глубине, в глазах актера зажглись красные точки.
Будь чист пред небом! За тобой иду я.
Я гибну, друг. — Прощайте, королева
Злосчастная! — Вам, трепетным и бледным,
Безмолвно созерцающим игру,
Когда б я мог (но смерть, свирепый страж,
Хватает быстро), о, я рассказал бы…
Но все равно, Горацио, я гибну;
Ты жив; поведай правду обо мне неутоленным.
[25]
Катриона держала Эдвина за руку. Из своей ложи молодые люди могли видеть, как потел от волнения Бэрримор, читая монолог Гамлета. В вечер премьеры театральный зал был полон, некоторые люди толпились в дверях в надежде увидеть хоть что-нибудь. Давно мечтавший о заветной роли, Великий Профиль сиял.
