Катриона пребывала в глубокой задумчивости. В отличие от Эдвина, предстоящее расследование вовсе не виделось ей увеселительной поездкой. Для Уинтропа девушка являлась в своем роде уравновешивающим звеном. Она на каком-то подсознательном уровне чувствовала, что представляло первостепенную важность, и заставляла Эдвина шевелить мозгами вместо того, чтобы сразу рваться в бой.
— Это чудесное возвращение уже стало достоянием гласности?
Шеф нахмурил брови.
— Боюсь, что да. Брайтонский «Аргус» опубликовал историю сегодня утром, а вечерние издания ежедневных газет освещают случившееся во всевозможных вариациях. У Хаскинса хватит сообразительности держать ребенка подальше от прессы. Но, кажется, все считают своим долгом сунуть нос в это дело. Вы знаете, о ком я говорю. Было бы замечательно, если бы вы выступили с каким-нибудь простым объяснением произошедшего, чтобы слухи не поползли дальше.
Уинтроп понял. Стало ясно, что во всем происходящем таилось либо непонимание его сути, либо бессовестный обман. Если он прав, надо положить этому конец. Если нет, то, к сожалению, лучше оставить все как есть.
— Я посмотрю, что можно сделать, Бьёргард.
— Молодчина. Теперь, ребятки, ступайте и действуйте. И не возвращайтесь, пока не выясните, что на уме у малышки Рози.
4
Безобидное создание
Поскольку Сэм Фаррер не особенно жаждал видеть в своем доме чудесным образом вернувшуюся тетушку, Хаскинсу пришлось забрать малышку в приход. Упрекая себя за то, что он проявляет недостаточно милосердия к ближнему, священник не переставал задаваться вопросом, была ли нерешительность Сэма связана с возможным правом Розы на долю в имении Фарреров. Кроме того, появление ребенка в доме уже немолодых Сэма и Эллен и перспектива вырастить его как своего собственного перевернули бы вверх дном их размеренную жизнь.
Девочка все еще не сказала ни слова и молча сидела на высоком массивном стуле в кабинете священника, закутанная в одну из его сутан. Миссис Калли, экономка Хаскинса, сняла с ребенка грязную одежду и хорошенько его отмыла. Она хотела выбросить непригодные старые вещи, но Бартоломей настоял, чтобы все осталось в целости и сохранности для дальнейшей экспертизы. В сущности, расследование будет зависеть от этих лохмотьев: если эксперты докажут, что материя произведена после 1872 года, значит, перед Хаскинсом не Роза Фаррер.
Бартоломей устало сидел за столом, не отводя настороженно-задумчивого взгляда от ребенка, и сознавал, что в данный момент не в состоянии думать ни о какой проповеди. Теперь, когда девочка перестала кричать, она казалась маленьким безобидным созданием. Создание это удобно устроилось на стуле, и, поджав под себя одну ногу, болтало другой, обнажая изящную нежную ступню. Взглянув на ее чистое милое личико и аккуратно причесанные волосы, перехваченные сзади серебряной лентой, на возвращении которой она настояла, девочку вполне могли принять за послушного ребенка, ждущего заслуженную сказку на ночь.
Все утро сыпались телеграммы, а телефон на столе Хаскинса разрывался как никогда за последние шесть месяцев. Бартоломею сообщили, что из Лондона должны прибыть двое экспертов, а издательства газет «Мэйл» и «Экспресс» делали все возможное, чтобы приобрести права на публикацию захватывающей истории. Многие другие также проявляли неподдельный интерес: от благотворительных организаций, заботящихся о благосостоянии несчастной сиротки, до коммерческих фирм, желающих, чтобы «чудесная девчушка» представляла их мыло или тоник. Хаскинс понимал, что по крайней мере до заключения экспертов ребенка следует держать подальше от пристального внимания публики.
Одна телеграмма в особенности поразила Хаскинса: известный джентльмен предлагал Розе любую помощь, какая была в его силах. Священник без промедления ответил приглашением благородного рыцаря в Ангельские Дюны. Если кто-нибудь и мог вникнуть в суть дела, то только мастер пера, чей острый ум не уступал проницательности знаменитого детектива, созданного самим писателем; только тот, кто в течение последних нескольких лет работал без устали ради того, чтобы доказать всему миру возможность существования на земле чудес.
Девочка, казалось, не замечала восхищения Хаскинса. Она олицетворяла совершенство, которое тщетно пытались увидеть в своих детях родители Викторианской эпохи: хорошенькая, как картинка; тихая, как мышка; спокойная, как восковая фигурка. Хаскинс вдруг вспомнил о внешнем сходстве с Сэмом Фаррером, которое с первого взгляда показалось ему очень сильным, но теперь стало едва заметным.
Бартоломей поднялся из-за стола, отложив ни на шаг не продвинувшуюся проповедь, и встал перед ребенком на колени. Он взял в руки ее ладошки, мгновенно почувствовав их нежное тепло и хрупкость. Перед ним сидела настоящая, живая девочка, а не какой-нибудь призрак. Миссис Калли тщательно помыла ребенка, и ночь Роза провела в комнате для гостей. Привидения не оставляют после себя грязную воду в ванной или смятые простыни. На ужин девочка съела немного супа и позавтракала половинкой яблока.
Их глаза встретились, и Хаскинс решил задать ей несколько вопросов.
С тех пор как малышка прекратила душераздирающие крики, она не издала ни звука. Казалось, девочка понимает все, что ей говорят, но не испытывает ни малейшего желания отвечать. Кроме того, ребенок никак не отреагировал ни на язык жестов, ни на сюсюканье миссис Калли.
— Роза? — позвал Хаскинс.
В глазах девочки не появилось никакого оживления.
Сэм принес пожелтевшие фотографии детей семейства Фарреров. Среди застывшей толпы девочек на одной из фотографий был ребенок, как две капли воды похожий на того, что сейчас сидел перед Бартоломеем.
Сэм неохотно признал в этой девочке пропавшую тетю Розу — девочку, вознесшуюся с ангелами.
— Роза, что с тобой произошло?
Согласно рассказам, какая-то сила стремительно подняла ребенка в Небеса по столбу звездного света.
И тут Хаскинс услышал жужжание. В комнату залетела оса!
Священник сильно сжал руку девочки, и ее лицо исказилось от боли. Хаскинс выпустил маленькую ладошку и попытался успокоить ребенка, опасаясь, что Роза снова начнет кричать.
Малышка открыла рот — но ничего не последовало.
Хаскинс с ужасом сознавал, что оса все еще летает по комнате. Воротник его рубашки вспотел, а желудок как будто вывернулся наизнанку.
В кабинете появилось еще несколько ос.
Жужжание становилось все громче. Хаскинс встал и огляделся, ища глазами ненавистных черно-желтых тварей.
Бартоломей вдруг почувствовал страх за Розу и снова посмотрел на нее. Лицо девочки искривилось… и она стала его сестрой, Джейн.
У пастора перехватило дыхание, как будто оса ужалила его в самое сердце.
Рот ребенка стал круглым черным отверстием, из которого вырывался осиный рой.
Ужас овладел Бартом. Он оказался отброшенным в детство, лишенным теперешних званий и достижений, лицом к лицу со своей жертвой, которая была мертва уже много лет.
