Прелестный друг, души отрада,
Соединимся мы тесней!
Теперь исчезла нам преграда…
(2, XII)
(Певоначально Байрон не намеревался давать инцесту даже такого оправдания, но соображения приличий заставили его ослабить родство героев.) Влюбленных настигают враги — Селим сражен — Зулейка умирает от разрыва сердца.
На ту любовь… наложен запрет… — 17 мая 1819 г., уже вступив в связь с Терезой Гвиччиоли, Байрон обратился к Августе:
«Любимая, — я редко пишу тебе, но что мне сказать? Трехлетняя разлука, полная перемена обстановки и привычек — все это немало значит — и теперь у нас осталось общего только наше взаимное чувство и наше родство.
Но я ни на минуту не переставал и не могу перестать чувствовать ту совершенную и безграничную привязанность, которая соединяла и соединяет меня с тобой — и делает меня совершенно неспособным истинно любить кого бы то ни было другого — чем могли бы они быть для меня после тебя? Моя… мы, быть может, очень виноваты — но я ни о чем не сожалею, кроме проклятой женитьбы — и твоего отказа любить меня как прежде — я не могу ни забыть, ни вполне простить тебе это пресловутое перерождение, — но не могу перемениться — и если кого-нибудь люблю, то потому, что она хоть чем-нибудь напоминает тебя. Так, например, я недавно привязался к одной венецианке только потому (хотя это хорошенькая женщина), что ее зовут ___________, и она часто замечала (не зная причины), как мне нравится это имя. — Мысль о нашей долгой Разлуке терзает мне сердце — я считаю ее слишком суровой карой за наши грехи — Данте в своем «Аду» был милосерднее; он не разлучил несчастных любовников (Франческу да Римини и Паоло, которым, конечно, очень далеко до нас — хотя и они порядком нагрешили) — пусть они страдают — но они вместе. — Если я когда-нибудь вернусь в Англию — то лишь для того, чтобы повидать тебя — и напомнить тебе, что всегда — и везде — я в сердце своем храню все то же неизменное чувство. — Жизнь могла нарушить мое душевное равновесие — и озлобить меня — тебе случалось видеть меня резким и ожесточенным; я мог терзаться твоим новым решением, а вслед за тем — травлей злобного дьявола, который изгнал меня из родной Страны и умышлял на мою жизнь — пытаясь лишить всего, чем она может быть драгоценна, — но вспомни, что даже тогда ты была единственной, о ком я заплакал! и какими слезами! помнишь ли ты наше прощание? У меня сейчас не лежит душа писать тебе о другом — я здоров — и не имею иных огорчений, кроме мысли о нашей разлуке. — Когда будешь мне писать, пиши о себе — о том, что любишь меня, — но только не о посторонних людях и предметах, которые меня отнюдь не интересуют, — ведь в Англии я вижу только страну, где живешь ты, — а вокруг нее только море, которое нас разделяет, — Говорят, что разлука губит слабые чувства — и укрепляет сильные. — Увы! в моем чувстве к тебе соединились все страсти и все привязанности. — Оно укрепилось во мне, но погубит меня — я не имею в виду физического разрушения — я много вынес и много еще могу вынести — я говорю о гибели мыслей, чувств и надежд, так или иначе не связанных с тобой и с нашими воспоминаниями. — Всегда твой, любимая,
[Подпись стерта]».
Августа добросовестно показала эти строки леди Байрон, и та осталась довольна:
«Это письмо является важным свидетельством вашего предшествовавшего ему "перерождения", которое доказано для меня вашим собственным утверждением и подтверждено фактами».
Я не знаю тебя! — «Но он отрекся от Него, сказав женщине: я не знаю Его» (Лк. 22:57).
Али Паша, подразумеваемый здесь, был убит турецким агентом в 1822году. — Все мы, в отличие от Байрона, с удовольствием читали об этих кровавых событиях в увлекательном романе Александра Дюма «Граф Монте-Кристо» (1844–1846).
«Танцуйте же в безудержном веселье» — «Паломничество Чайльд-Гарольда», 3, XXII (пер. С. Сухарева).
Та же тема развернута в драме лорда Б. «Каин», где любимая жена Каина приходится ему также и сестрой. -
Ада
…Каин! Примирись
С своей судьбой, как мы с ней примирились,
Люби меня — как я тебя люблю.
Люцифер
Сильней отца и матери?
Ада
Сильнее! Но разве это тоже смертный грех?
Люцифер
Пока — не грех; но будет им — в грядущем,
Для вашего потомства.
Ада
Как! Ужели
Любить Эноха дочь моя не будет?
Люцифер
Не так, как Ада — Каина.
Ада
О Боже!
Ужели они не будут ни любить,
Ни жизнь давать созданьям, что возникли б
Из их любви, чтоб вновь любить друг друга?
Но разве не питаются они
Одною грудью? разве не родился
Он, их отец, в один и тот же час
Со мной от лона матери? и разве
Не любим мы друг друга и любовью
Не множим тех, что будут так же нежно
Любить, как мы их любим? — как люблю я
Тебя, мой брат! нет, не ходи за ним,
За этим духом; это дух — нам чуждый.
Люцифер
Но я не говорил тебе, что ваша
Любовь есть грех, — она преступной будет
В глазах лишь тех, что вас заменят в жизни.
Ада
Так, значит, добродетель и порок
Зависят от случайности? — тогда
Мы все рабы…
Люцифер
Рабами даже духи
Могли бы стать, не предпочти они
Свободных мук бряцанию на арфах
И низким восхвалениям Иеговы
За то, что он, Иегова, всемогущ
И не любовь внушает им, а ужас.
(Пер. И. Бунина)
Байрон не раз публично высказывал «более чем странные воззрения» (как определила одна его светская знакомая) на отношения, возможные между братьями и сестрами. В драме «Манфред» (1816–1817), написанной за четыре года до «Каина», появляется призрак возлюбленной героя -
Астарта,
Единственное в мире существо,
Которое любил он, что, конечно,
Родством их объяснялось…
(акт III, сц. 3; пер. И. Бунина)
Неудивительно, что после выхода «Манфреда» намеки на связь Байрона и Августы начали появляться даже в критических откликах на пьесу.
«Астартой» назвал Ральф Милбэнк, граф Лавлейс, книгу, в которой собрал все доступные ему материалы о Байроне и Августе (Лондон, 1921).
«Отцветшее не разорвется сердце» — «Лара». — 1, VIII (пер. С. Сухарева).
