— Собака Баскервилей, — буркнул страдалец.
— Водяной! — переглянулись рабочие, оторвавшись от какого-то своего разговора вполголоса, и расхохотались.
— Успокойтесь, молодой человек, — покровительственно улыбнулся Валерий Степанович, отложил в сторону карту, аккуратно просушиваемую над углями, и осторожно вынул из планшета другой лист: вездесущая вода просочилась в герметический, казалось бы, пакет, и теперь карты и записи напоминали перепревшие осенние листья. — Это какая-то болотная птица.
— А разве могут птицы… вот так? — юноша никак не мог успокоиться.
— Могут. Выпь, например. С виду — безобидная птичка, а кричит — лев позавидует.
— Не, начальник, — убежденно заявил Лапин. — Не птица это. Зверь это такой болотный — навроде тигра. Старики рассказывают — видели такого.
— Врут ваши старики. И тигров тут никаких нет. Ближайший район, где они водятся, — Уссурийский и Амурский края, а до них — тысячи километров. Разве что медведи или волки тут могут быть. А что им на болоте делать?
— Вообще гиблое место, — поддержал товарища второй рабочий. — Лет десять назад банда тут объявилась…
— Да не банда! — перебил Лапин. — Целая белая армия. Кирсановку взяли, Кедровогорск взяли, — принялся загибать он пальцы. — Деревень — не счесть. Едва до Енисейска не добрались… А ведь откуда-то из этих трясин вышли.
— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался товарищ Зубов: в газетах десятилетней давности проскальзывали заметки о кулацком восстании в Сибири, но тогда молодого геолога это интересовало мало, да и трудился он далеко отсюда — на Северном Урале. — Расскажите.
— А что тут рассказывать, — отвернулся рабочий. — Белые и белые. Казаки-золотопогонники. Порубали красноармейцев в капусту, коммуня… нистов перевешали… Хорошо, хоть мобилизацию не объявляли, как Колчак в восемнадцатом. Только те, кто против Советов были, с ним пошли.
— Ага, — подтвердил Мякишев. — Свояк мой с ними намылился. Да и сгинул где-то. Газами, бают, отравили всю эту казачью армию. И бомбами с аэропланов закидали.
— В каком, говорите, году это было? — не утерпел Лев Дмитриевич и даже приподнялся на локте, пустив в свое нагретое уже «гнездышко» промозглую болотную сырость.
— В каком?.. — рабочий поднял глаза, словно надеясь прочесть подсказку среди веера искр. — Да в тридцатом, кажись, это было. Как раз кулачье к нам сюда повалило. Согнали их со всей Расеи к нам, значится. На перековку. Они первые к белякам и примкнули. Да просчитались — всех к стенке красные поставили. Кто от газов не сдох, конечно.
— Ерунду вы говорите, — Зельдович снова забрался в тепло и принялся шумно возиться. — Откуда в тридцатом году здесь белогвардейцам взяться? Я бы еще понял Дальний Восток, Кубань… А тут до границы — тысячи километров. Не в землянках же они тут десять лет прятались?
— Спорить не буду, — пожал плечами Лапин. — А только было это на самом деле. Всех нас потом в ГПУ таскали, допрашивали, что и почем. А только не знает никто, откуда казаки эти взялись.
— Слышал я, — вставил Мякишев. — Что где-то в болотах они скрывались, момент выжидали. А как поняли, что кулаки их поддержат, — вылезли.
— Да только не поверил этому никто. Болото тогда не чета сегодняшнему было — не подступиться, а потом слух прошел, что где-то на юге остатки казаков окружили да перебили. В Монголию, мол, рвались. Там, говорят, казаки барона Унгерна окопались…
— Да Унгерна в двадцать первом году к стенке поставили! — выпалил Зельдович. — А воинство его — разогнали!
— Значит, не все, — подытожил Зубов. — Оттуда и пришли они. А теперь давайте спать ложиться, товарищи. Завтра надо будет этот островок на иридий прощупать…
* * *
Славу под утро разбудил «естественный будильник». Юноша любил поспать, но тут уже стало не до сна.
Раздирая в зевоте рот и остервенело расчесывая искусанные за ночь комарами руки и лицо, молодой человек выбрался из так и не просохшего до конца «спальника» и, стараясь не разбудить крепко спящих товарищей, осторожно прокрался за ближайшие кусты.
Лучи еще не взошедшего солнца подсвечивали молочную пелену тумана, в котором обломками погибших кораблей таились корявые стволы и ветви деревьев-уродцев.
«Действительно заблудиться можно, — подумал Слава, уворачиваясь от похожей на растопыренную пятерню ветки, норовящей ткнуть покрытыми лишайником „пальцами“ в глаза неосторожному прохожему. — Далеко отходить от лагеря, похоже, не стоит. А то проснутся, примутся искать… Неудобно получится…»
Но перебороть себя воспитанный в интеллигентной семье молодой человек не мог и остановился, лишь пройдя еще десять-пятнадцать метров.
Туман уже приобрел нежно-розовый оттенок, и в его плотной, на глаз, стене появились сгустки и завихрения. Он уже походил не на монолит, а на кисейную занавеску, колышущуюся под дуновением ветерка. Вдруг от особенно сильного порыва ветра «занавес» распахнулся…
— Вот это да!..
Спящие геологи были подняты на ноги криками юного товарища:
— Вставайте!.. Пойдемте скорее… Валерий Степанович, Лев Дмитриевич! Пойдемте со мной!..
— Что там у вас, Вячеслав Игоревич? — Зубов, привычный к походной дисциплине, поднялся на ноги сразу, будто и не спал, а вот остальным потребовалось время, чтобы прийти в себя. Особенно тяжело подъем дался Зельдовичу, чувствовавшему себя так, будто его вчера весь день колотили палками. — Нашли вчерашних белогвардейцев? Или тигра?
— Увидите… Пойдемте скорее…
Туман стремительно рассеивался, прогоняемый восходящим солнцем, и, когда маленькая экспедиция добралась до разрыва в стене кустов и искривленных деревьев, марево пропало совсем, отступив в сырые глубины болота, как побитый пес.
— Что тут у вас?.. — начал начальник, и слова застряли у него в горле.
Прямо перед путниками над кронами сосен возвышался розоватый от солнечных лучей чуть зазубренный каменный хребет, похожий на спину доисторического чудища.
— Боже мой! — ахнул геолог, давным-давно не вспоминавший о Господе, успешно вытесненном новым культом. — Это он!..
* * *
— Уверен, что это именно метеоритный кратер! — Валерий Степанович хватал с широкой каменной осыпи каменные осколки, разглядывал их чуть ли не на просвет и снова швырял на землю. — Глядите, Лев Дмитриевич, — несомненный известняк, подвергшийся температурному воздействию.
— Совершенно с вами согласен, — Зельдович, скептик в обычной жизни, заразился энтузиазмом Зубова. — Вероятно, в момент падения метеорита температура достигла нескольких тысяч градусов.
— Ага! — вторил Слава, сияющий, как надраенный пятак. — Камень расплавился и всплеснулся вверх! Бам! — всплеснул он руками.
Радость геологов не разделяли только рабочие.
— Тут камень кругом, — недовольно пнул сапогом каменную глыбу Лапин. — Мы шурфы на болоте подряжались бить, а тут вон какие каменюки!
