— А вы уверены, что они разумны?
— А вы хотите сказать, что это не так? — Эдди соскочил со своего места и встал, нависая над Райатом. «Боже, все это происходит на самом деле. Со мной! Это случилось со мной!» — Местные жители имеют свои законы. Возьмем меня. Я был арестован при съемке за границей, и меня содержали в камере. А полицейские были вооружены по-настоящему, а не то что наши морпехи. И мне было противно, очень противно. И они могли сделать со мной все что захотят. Точно так же и тут. Вы находитесь на чужой территории. И тут нет никакого посольства, которое может выручить вас в самом крайнем случае.
Райат пожал плечами, словно слова журналиста для него ничего не значили. Эдди почувствовал, как гнев разгорается у него в груди. Он уже готов был бросить вызов, словно они большие дети, вышедшие поиграть на детскую площадку. Взгляд Паретти метался между ними, словно он ожидал, что вот-вот один из спорщиков бросится на другого. Эдди уж точно был готов.
И тут вошла Месеви и высыпала на стол свежие, только что сорванные огурцы. Напряжение спало.
— Отправлюсь поработать, — объявил Эдди, поднимаясь из-за стола.
Вернувшись в свой модуль, он так и не смог сконцентрироваться на материале, снятом накануне. Когда налетал ветер, дождь барабанил в маленькое окошко, словно кто-то бросал пригоршнями мелкие камешки. Эдди отодвинулся от рабочего столика, лег на кушетку и задумался о том, во что оказался вовлечен. Сегодня его подвергли профессиональной анафеме. Такого с ним еще не случалось.
«Я — беспристрастный обозреватель. Я — историк в реальном времени».
Во время массовых беспорядков он всегда прятался за шеренгой полиции. После того как пожар на химическом заводе унес жизни двадцати человек, он спокойно покинул офис и наслаждался пивом в баре. Он даже провел вечер в пятизвездочной гостинице, наблюдая, как во время артобстрела стерли с лица земли греческую деревеньку.
Все это было рискованно. Его легко могли убить сотни раз, но удача сопутствовала ему. Его могли прикончить и в крошечной тюремной камере в Йемене. Тогда он даже не знал, известно ли кому-нибудь о том, что он попал в руки террористов. Но чувство отстраненности, ощущение того, что он некто особый и находится в стороне от грязных драм повседневной жизни, исчезло. Он был здесь и завяз по уши.
Эдди почувствовал, что превращается в одного из тех репортеров, на кого раньше смотрел с презрением. Он принял чью-то сторону, перестал быть объективным.
Было две вещи, относительно которых Арас не собирался говорить Местин.
Первая: он боялся, что Шан Франкленд узнает, что он носит паразита с'наатат.
Другая заключалась в том, что один из гефесзабрал ребенка безерии убил его.
Арас лежал в тесном стручке, в то время как пилот безеринес его назад к поверхности, к Сухим Небесам. Обычно Арас коротал поездку, пересвечиваясь — болтая — с пилотом, но сегодня тот в ответ лишь мерно отсвечивал синим. По-другому говоря, на борту было тихо и печально.
«Даже исенджи специально не разыскивали нас, чтобы нас убивать».
Вызвать безери из глубин, чтобы сообщить, что их ребенок убит, такого Арасу не приходилось делать уже много лет. Синий цвет — цвет их печали. У него было много оттенков, точно так же как было много видов боли, но Арас не мог воспринять полную гамму этого чувства.
«Мы хотим баланса. Мы хотим получить компенсацию».
Высокомерие, а не жестокость вела гефес. Именно высокомерие становилось причиной самых зверских поступков. Спрятаться за «нестерпимым желанием» — человеческое оправдание.
Безери были правы. Даже исенджи, небрежные и расточительные исенджи, не признающие безери, никогда не отлавливали их и не убивали просто так. Отравление окружающей среды было лишь последствием их действий, а не целью.
Но вес'хар интересовал только конечный результат, а не то — намеренно это сделано или нет.
Арас знал, что, если все всплывет, Местин прикажет ему стереть всех людей с лица планеты. Он наблюдал за тем, как были уничтожены исенджи, но он не станет стоять и смотреть, как уничтожают его друзей из Константина. А ведь им тоже придется заплатить за глупость гефес.
По меньшей мере Местин потребует, чтобы он уничтожил лагерь гефес, а он сейчас не был готов даже к этому. Прежде он должен поговорить с Шан Франкленд, посмотреть, разделяет ли она его позиции, понимает ли, что жизнь Сурендры Парек — очень щедрая уступка с его стороны.
Колонисты должны понять: глаз за глаз, зуб за зуб. Кстати, это земная пословица. Ни больше ни меньше, чтобы больше никто не впал в грех. Чтобы они поняли, что такое баланс, потому что, судя по всему, они пока этого не понимают.
А уж он проследит, чтобы это оказалась самая быстрая, самая безболезненная казнь.
Пилот безери, доставивший его назад к острову, за все время плавания так ничего и не сказал.
* * *
Маленькая Рэйчел Гаррод бросилась к нему, когда он открыл дверь дома Джоша.
— Арас! — радостно заверещала она. Она стала цепляться за его ноги, переполненная чистым, детским восторгом. — Заходи, посмотри на мои цветы! Я нарисовала цветы!
— Позже, исанкет, — осадил он крошку. — Обещаю, я взгляну на них, но не сегодня. Я пришел поговорить с Шан Чайл.
Энтузиазм Рэйчел угас, словно лучик света.
— С ней говорит папа. Она испугала меня. Вся в черном. — Очевидно, сегодня Шан надела свою официальную форму. — Можно я пойду с тобой?
— Нет, исанкет. Мы будем говорить об очень печальных вещах. Ты можешь расплакаться. Лучше ступай и нарисуй еще больше цветов. А завтра я взгляну на твои рисунки. — Он проводил ребенка в боковую комнату и закрыл дверь.
Шан не была женщиной вес'хар но она тем не менее была женщиной, и это сильно усложняло предстоящую процедуру. Когда Арас вошел, Шан сидела на кухне Джоша. Шинель застегнута до подбородка, руки на столе прямо перед ней. Джош встал и коснулся ее плеча, прежде чем кивнуть Арасу, приветствуя нового гостя.
— Рада вас видеть, Арас, — проговорила Шан. — Что еще случилось?
Мгновение он боролся с желанием узнать, почему она решила, что он принес новости. Нет, это подождет.
— Я принес для вас неприятное известие, — объявил он. Шан на мгновение закрыла глаза.
— Понимаю. Сообщите, что вы хотите, чтобы я сделала.
— Я хочу забрать Парек.
— Что вы подразумеваете под словом «забрать»?
— Когда я говорю забрать, я имею в виду наказать. Вздох удивления сорвался с ее губ.
— Как?
— Казнить.
«Не разочаруй меня, — подумал он, ожидая следующего слова Шан. — Не защищай ее. Не будь гефес. Прими наказание».
