Коул тут же замер и отвернулся.
— О… черт, этот… чтоб тебя!
Дом удивился: что могло вызвать у Коула такое отвращение? Человек, который мог с бензопилой наперевес прорваться сквозь отряд Саранчи и смеяться после этого до колик, был не из брезгливых. Дом не сразу понял, на что он смотрит, но затем почерневшие остатки превратились в нечто знакомое — человеческое тело, развалившееся на две части, когда Коул к нему прикоснулся.
— Мерзость какая, — заметил Дом и закончил за него работу.
Люди против людей, тут все было иначе. Люди — это не черви, будь они даже самыми последними подонками.
Бэрд заглянул ему через плечо, затем продолжил, насвистывая, запихивать в «Броненосец» трофейное оружие. Вообще солдаты презирали бродяг — как дикарей, воров, трусов и паразитов, — но Дом всегда старался найти с ними общий язык, потому что ему нужна была их помощь. Он уже потерял счет бродягам, которых останавливал на улице, чтобы показать фотографию Марии. Не видел ее? Ответ всегда был — «нет», до того, последнего дня, а тогда уже было слишком поздно.
«Почему я их не виню?»
— А за что ты их так ненавидишь, Бэрд? — спросил Коул.
Бэрд театральным жестом сжал в кулак пальцы и начал разгибать по очереди.
— Во-первых, неспособность выполнять общественное соглашение между гражданами и государством. Во-вторых, от них воняет, как от кучи дерьма. — Нахмурившись, он осмотрел свои перчатки. — Ах да, я забыл: они плохо относятся к таким, как мы.
В наушниках у всех раздался голос Маркуса:
— «Дельта», у нас все. Всем вернуться на стапель, разбирать тела. Бэрд, раздобудь где-нибудь автоген и залатай птичку Геттнер, чтобы она наконец заткнулась.
Бэрд повел «Броненосец» по узким улочкам обратно к берегу. В Пелруане, судя по всему, имелось два естественных центра, два места, где обычно собирались люди. Одним из них была площадка перед мэрией — не площадь, а, скорее, лужайка, а вторым — ряд домов, ближайший к морю, полукруг, за которым находился пологий спуск к гавани. Бэрд остановил «Броненосец», направив фары на берег, чтобы осветить его, и все вышли. Толпа горожан росла. Некоторые стояли с потрясенным видом, скрестив руки на груди, но другие были явно злы как черти, и не только на бродяг. Какой-то парень кричал на Маркуса, а Гавриэль с Беренцем оттесняли его, делая успокаивающие жесты.
— Вернон, никто же не пострадал, — говорил Беренц. — Все можно починить. Главное — никто не пострадал.
Вернон набросился на него:
— Ага, но они вообще не пришли бы в город, если бы эти идиоты не поперлись туда махать пушками. Когда на нас в последний раз нападали?
— Верн, бродяги в любую минуту могли снова прийти и напасть на нас. Ты правда думаешь, что они придут теперь, после этого?
— Ты пойми, Уилл, теперь нашей жизни конец. За один проклятый день все кончилось.
Дом слушал с нараставшей яростью. «Ну, теперь ты знаешь, как все остальные люди чувствовали себя в День-П, сволочь. Но мы — не черви. Мы такие же, как ты».
Гавриэль увел человека прочь. Маркус был верен себе: он молча стоял и как будто ничего не слышал; казалось, больше всего его интересовали тела убитых бродяг. Берни тоже осматривала их. Они явно что-то искали. Дом и Бэрд подбежали к ним.
— Мэсси пока нет. — Маркус потер шею, словно массируя мышцу. — Двадцать шесть убитых.
— А может, он среди тех, кто поджарился, — предположил Бэрд. — Мы их сложили в кучу у дороги.
— В любом случае, — произнес Маркус, — теперь у нас целая чертова деревня недовольных бродяг.
— Ну и что? Они попытались показать, на что способны, но мы их переплюнули. Здесь, по-моему, все понятно.
— А какого черта они вообще сюда полезли? — спросил Дом. — Последний отчаянный рейд? На прощание, что ли?
Маркус пожал плечами:
— Их от пятидесяти до ста, с гранатометами, автоматами и машинами. Нас десять, два вертолета, и мы явно против ненужных жертв. Мы тоже сильно рисковали.
— Да, — согласился Дом. — Но мы бы все равно победили.
«Вороны» еще висели над водой, медленно водя из стороны в сторону прожекторами, а люди на двух лодочках искали в воде тела. Сейчас все те, кого они не нашли, уже наверняка были унесены в открытое море. Гавриэль вернулся и присоединился к группе местных, с мрачным видом рассматривавших убитых бродяг.
— Мне кажется, неплохо будет устроить утром собрание горожан и успокоить их, Маркус. — Он кивнул на мертвецов. — Люди быстро забудут, что эти легко могли перерезать им глотки ради последней рубашки. А что касается… возвращения беженцев, то возникла неустойчивая ситуация.
— Хорошо. Я это сделаю. — Маркус кивнул, как будто все это было совершенно естественно и привычно для него — вроде спора за место для парковки. — У меня имеется большой опыт в объяснении того, почему дела идут дерьмово.
Он отошел, и Дом смотрел, как он уселся на крыльцо одного из домов, прижав палец к уху. Дом знал, кого он пытается вызвать: Хоффмана.
Хоффман, подумал Дом, поступил бы на его месте точно так же.
Пелруан, грузовой отсек «КВ-239», утро
Аня сидела в грузовом отсеке «Ворона» вместе с отрядом «Дельта» и ждала звонка Хоффмана, который должен был разъяснить им, сколь сильно он разочаровался в их дипломатических способностях.
— Это не твоя вина, что так получилось с бродягами, Маркус, — сказала она. — Одному отряду не под силу обыскать несколько тысяч квадратных километров за один день.
Берни покачала головой:
— Нужно мне было отложить свою месть до того, как здесь появится весь чертов флот.
— Нет, это я захотел их навестить. — Маркус присоединился к игре «кто виноват?». Никто никогда не мог обвинить солдат в уклонении от ответственности за свои действия. — Но не важно; сейчас мы должны разобраться с ситуацией в городе, причем быстро.
Бродяги могли быть кем угодно — от досадной помехи до прямой угрозы. Но никто не привык к тому, что граница между бродягами и гражданами может быть весьма размытой: раньше человек был или одним, или другим. Некоторые из местных, казалось, тоже не были уверены в существовании подобной границы, и Аня видела, как они слоняются по стапелю, разглядывая трупы. Некоторые выглядели потрясенными, другие были явно недовольны. Изоляция от настоящей войны создала здесь совершенно иную культуру, несмотря на флаги КОГ.
— Когда Льюис будет готов, я пойду и поговорю с ними, — сказала Аня. — Мы их успокоим.
Маркус медленно покачал головой:
— Я это сделаю.
— Ты хочешь выступать перед собранием? — Аня чувствовала, что это ее обязанность. Она была офицером, и это она сообщила Прескотту и Хоффману о том, что обстановка на острове более или менее спокойная. Чувство вины заставило ее задуматься о том, что Маркус, возможно, слишком резок и агрессивен для выполнения подобной задачи. — Может быть, лучше я?
