— Спасибо, приятель, но я не могу позволить тебе это сделать.
Маркус развернулся, чтобы идти прочь. У Дома был выбор, как и у всех в подобные времена: он мог просто посочувствовать чужим людям, чьих проблем он не в состоянии был решить, а мог сделать что-нибудь конкретное, реальное. Он с силой толкнул Маркуса, так что тот упал навзничь на пол отсека «Ворона».
— Взлетайте! — заорал Дом, обращаясь к пилотам. — Сейчас же! Или он никогда не полетит!
Командир экипажа хотел было пристегнуть к поясу Маркуса страховочный канат, но тот уже вылезал из вертолета, ругаясь на чем свет стоит.
— Пошли вы все! — крикнул он. — Я не оставлю свой отряд!
Дом попытался загородить ему дорогу:
— Уходи.
— Лучше ты уходи: у тебя есть жена, ты ей нужен.
— Иди и сядь в вертолет. С нами все будет в порядке.
Маркус огляделся и направился к машинам, не обращая на Дома внимания. Дом заметил, что тот идет к автомобилю парня с младенцем. Командир экипажа орал, чтобы Маркус кончал валять дурака и тратить время, а Дом бросился вслед за Маркусом и схватил его за локоть. Маркус стряхнул его руку и вытащил молодого отца из машины.
— Давайте собирайтесь. — Маркус обошел машину и вытащил с пассажирского сиденья плетеную колыбельку со спящим ребенком. — Забудьте о машине, гражданин. У вас есть транспорт.
— Послушайте, спасибо, я…
Маркус молча провел его к «Ворону» и передал колыбель командиру.
— Одно место, один пассажир. Грудные дети бесплатно. Договорились?
— У меня приказ доставить обратно вас, сержант.
— А я пользуюсь тем, что старше вас по званию, капрал. Эвакуация гражданского населения. Счет пришлете моему папаше.
Солдат пристегнул к сиденью ошеломленного, ничего не соображающего отца.
— Слушай, дружище, знаешь, кто только что спас твою задницу? — спросил он. — Феникс, герой войны.
Маркус, пригнув голову, выбежал из-под лопастей, и «Ворон» поднялся в воздух. Если он и расслышал слово «герой», то не подал и виду, но Дом знал, что он ненавидит этот ярлык. Казалось, для него не имеет значения то, что люди действительно считают его героем.
Падрик взглянул на него:
— Ты прямо святой, черт бы тебя драл!
— Нет, я просто солдат. — Маркус заглянул в первую попавшуюся пустую машину и принялся на ощупь искать ключи. — Наша работа — спасать гражданских. Кстати, я не заметил, чтобы кто-нибудь из вас рвался в этот вертолет. Дом, а ты можешь завести эту развалюху?
— А как же.
В этот момент Дом почувствовал себя лучше. Отец говорил ему: «Легко быть храбрым, когда все идет хорошо, но настоящий характер мужчины познается в тяжелых ситуациях». Маркус каждый день проходил испытание Эдуардо Сантьяго. Дом старался. Он чувствовал, что сегодня ему это удалось; им всем это удалось.
«Ты прав, папа. Я так скучаю по тебе».
Дом пошарил под приборной доской и соединил проводки; мотор взревел.
— Теперь все, что нам нужно, — это немного места.
— Ты говоришь так, как будто это большая проблема, — сказал Падрик, садясь на водительское сиденье.
Сэру скоро испепелят. Дом ненадолго забывал об этом, направляя машины или крича на водителей, не повиновавшихся сигналам, но эта мысль возвращалась к нему снова и снова.
Нет, этого не может быть. Это наверняка ошибка, блеф, какая-то чертовщина, смысл которой не в силах разгадать даже Маркус.
Дом повторял себе это до того момента, когда первый из военных грузовиков загрохотал по расчищенной им обочине. Вот теперь он заслужил, чтобы его подбросили домой. Он вскарабкался в кузов через задний борт и протянул руку, чтобы помочь Маркусу.
Квартира Виктора Хоффмана, Эфира, поздний вечер
Маргарет не кричала на него.
Хоффману часто хотелось, чтобы она повысила голос, потому что тогда он смог бы определить, насколько сильно она на него злится. Но возможно, сейчас ответом ему было именно ее молчание. Она стояла в кабинете, около своего письменного стола, прижав плечом к уху телефонную трубку, и шарила по ящикам. Он остановился в дверях, дожидаясь подходящего момента для разговора.
— Натали? Ты еще там? — Она разговаривала с сестрой. — Черт, я уже целый день пытаюсь до тебя дозвониться… Нет, ничего страшного, я знаю, что у тебя раненые… Послушай, Натти… Прошу тебя, Натти, я серьезно говорю, я еду к тебе в Коррен… Да, правда. Я еду тебя забрать. Оставайся в больнице.
Маргарет положила трубку. Должно быть, она догадалась о том, что муж стоит у нее за спиной. Но она продолжала раскладывать по порядку на столе папки с делами, затем спрятала их в ящик и закрыла на ключ. Лишь через пять секунд она обернулась и взглянула на Хоффмана.
— Я отправлю за ней военный транспорт, — произнес он, желая провалиться сквозь землю от стыда. — Тебе не обязательно это делать.
— Обязательно. Потому что я больше не могу тебе доверять.
— Мне жаль. — Это было правдой; он сожалел о том, что ему пришлось сделать, так сильно, что даже болело где-то в груди. — Мне очень, очень жаль.
Она издала странный негромкий, полузадушенный звук, как будто начала было смеяться, но передумала.
— Жаль? Да пошел ты, Виктор! Ненавижу тебя и всю вашу компанию заговорщиков; вы прячетесь в бункерах, пока остальная планета гибнет.
За их совместную жизнь он крайне редко слышал от нее бранные слова. Он понимал, почему сегодняшняя новость привела Маргарет в ярость: она не была бы человеком из плоти и крови, если бы отнеслась к ней легко, — и знал, что предстоит битва. Он знал также, что, если бы он получил возможность вернуться назад и принять иное решение, чтобы она опять уважала его или хотя бы презирала немного меньше, он все равно согласился бы с Прескоттом и сказал, что это необходимо.
— Не езди туда, Маргарет, — сказал он. — Прошу тебя. Дороги забиты. Вы не успеете вовремя вернуться — ни ты, ни она.
— Без меня Натти все равно не сможет добраться сюда. И ты знал об этом.
Хоффман мог бы умолять ее о прощении, говорить ей, что это было решение Прескотта или что, по самым скромным оценкам, Саранча доберется до плато Хасинто через десять дней — а возможно, и скорее — и что никакая армия не сможет ее остановить. Но говорить было бессмысленно.
— Да, конечно, я прекрасно это знал, черт побери! — рявкнул он. — Я знаю об этом уже больше недели. И что бы ты сделала, если бы я тебе сказал?
— О, если ты собираешься произнести вдохновенную лекцию о вреде паники, Виктор, то лучше включи чертов телевизор и посмотри, какая сейчас паника!
— Ты бы сказала Натали. А она бы сказала своим коллегам. Она попыталась бы вывезти своих пациентов, и все было бы в сто раз хуже: сотни тысяч беженцев со всего мира, с которыми мы не в состоянии справиться. А враги догадались бы, что происходит, наверняка узнали бы и сосредоточили атаку на Эфире — потому что после взятия Эфиры человечеству придет конец. Ты серьезно думаешь, что я согласился бы участвовать в этом, если бы не считал, что нам грозит полное уничтожение?
