– Неужели тебе понравился этот обер-лейтенант? – снисходительно осведомилась Белинда, когда подруги покинули кают-компанию и отправились в каюту Белинды за ее личными вещами.
– Сама не разобралась, – пожала плечами Эрика. – Пока не попробую, не узнаю. Хотя, если честно, и пробовать надоело, все одно и то же.
– Отставить пессимизм! – весело приказала подруга. – Все получится, когда время придет, я уже тысячу раз тебе говорила. Но с этим канониром, если хочешь попробовать, лучше поторопись.
– А что?
– По моим данным, – Белинда посмотрела на часы, – «Хорст Вессель» отправится в гиперпрыжок уже через пять часов ровно.
– Понятно. Собственно, именно это я и хотела у тебя узнать. И еще…
– Все будет в порядке, Льдинка, – Белинда остановилась, ласково провела ладонью по ее щеке, и Эрика подумала, что так подруга не называла ее уже очень давно – с тех самых времен, когда казалось, что между ними может возникнуть нечто большее, чем обычная дружба. – Расчеты безупречны, и я знаю, что права. Гиперпрыжки внутри гелиосферы совершать можно и нужно. Просто никто раньше этим вопросом всерьез не занимался. А я занялась и решила. Мало того, я сама просила Шварценберга оставить меня на «Весселе». Но он сказал, что в случае удачного прыжка флоту без меня не обойтись, так как надо будет сделать расчеты для всех остальных кораблей. Пришлось согласиться, поскольку он прав. Но я повторяю, все будет хорошо. Ты мне веришь?
– Да, – сказала Эрика. – Верю. Спасибо тебе.
– Это тебе спасибо, – улыбнулась Белинда, – за то, что ты у меня есть, – и, наклонившись, поцеловала ее в краешек рта.
Глава 25
Фобос
Пилоты Сергей Тимаков и Лянь Вэй
Борт легкого крейсера «Хорст Вессель»,
лейтенант Эрика Ланге
Если вы спросите меня, что такое терпение, я отвечу так: «Посидите две недели в разведботе на Фобосе в режиме полного радиомолчания с отключенными гравигенераторами Нефедова и узнаете сами. Раз и навсегда».
Ты заперт в металло-углеритовой коробке, которая с бешеной скоростью носится вокруг Марса, прицепившись к мертвому гигантскому булыжнику, называемому спутником планеты лишь по недоразумению. При этом рабочий день у тебя шестнадцатичасовой – две вахты по восемь через восемь. Ровно столько же, сколько у твоего напарника, одновременно являющегося твоим хорошим другом, чью узкоглазую, китайскую, вечно невозмутимую рожу уже видеть не хочется.
Хотя, казалось бы, не так уж часто вы и общаетесь. Пока ты на вахте, он спит или ест, или крутит педали велотренажера, чтобы не потерять физические кондиции в условиях слабого тяготения, или читает, или погружен в вирт, или просто околачивает груши.
Потом наоборот.
Он на вахте, а ты делаешь все то же самое: спишь, ешь, торчишь в вирте, читаешь, крутишь педали, околачиваешь груши. Вахты – отдельная и весьма тоскливая песня. Фактически ты упакован восемь часов в пилотское кресло и пытаешься убедить самого себя, что никакая ультрачувствительная электроника, соединенная с «бортачом», обладающим, между прочим, элементами искусственного интеллекта, не заменит чуткого человеческого глаза и могучего же человеческого мозга. Не говоря уже об умелых человеческих руках. Особенно в деле сверхдальней космической разведки. И таки убеждаешь. Потому что, во-первых, деваться некуда, а, во-вторых, так оно и есть на самом деле – более чем двухсотлетний опыт космических полетов доказывает, что связка робот плюс человек всегда эффективнее, нежели просто робот или просто человек. Собственно, это доказывает и вся история цивилизации, если рассматривать робота в качестве пусть очень сложного, но инструмента. А что есть наш разведбот «Быстрый»? Чистый робот, оснащенный системами жизнеобеспечения для находящихся внутри него двух человеческих особей.
Дважды – один раз в середине первой недели и один раз в начале второй – мы с Лянь Вэем позволили себе выбраться на поверхность Фобоса. В нарушение всех инструкций и норм.
Дело в том, что, с одной стороны, кто-то в обязательном порядке всегда должен находиться на корабле, а с другой – выбираться в открытый космос или на поверхность другой планеты (спутника, астероида, планетоида) одному строжайше запрещено. Только в случае крайней необходимости, связанной с угрозой безопасности корабля и экипажа.
Это, конечно, правильно – не зря говорят, что уставы, инструкции по технике безопасности и правила поведения на сложных технических объектах и в чужеродных средах написаны кровью.
Но жить, не нарушая уставов, инструкций и правил, очень скучно. К тому же написаны они большей частью для неумех, а профи прекрасно знают, как получить удовольствие и сохранить здоровье.
Посовещавшись, мы решили, что прогулка по Фобосу необходима для обеспечения безопасности корабля и экипажа самым непосредственным образом. А вдруг у нас вмятина на обшивке, которая вот-вот превратится в трещину, а мы и не знаем? Кажется, что-то шваркнуло по броне, когда садились, причем шваркнуло довольно сильно. Метеорит, не иначе. Их тут хватает, это известно любому космолетчику. Требуется внешний осмотр разведбота в профилактических целях. Так в бортовой журнал и занесли. В смысле, два осмотра. С разницей в несколько дней. Потому что первый ничего не дал, а сомнения остались.
Если вы спросите, зачем без настоятельной потребности выбираться из пусть тесного и надоевшего, но безопасного разведбота, по сути, в открытый космос, я не смогу ответить однозначно. В общем-то, и впрямь незачем. Если не считать потребностью удовлетворение любопытства и жажды новых впечатлений. Но я бы – считал. Как раз удовлетворение вышеозначенных потребностей во многом и делает человека человеком, и тот, кто ни разу не стоял на краю кратера Стикни лицом к лицу с планетой Марс, поверьте, много потерял.
С помощью РРС (реактивная ранцевая система) ты только что поднялся с полуторакилометровой глубины. За твоей спиной – черная глубокая тень, укрывающая большую часть Стикни и Лимтока, и песчинку твоего кораблика. Еще дальше – противоположный край кратера, который, мнится, сразу обрывается в сияющую мириадами звезд космическую бездну. А прямо перед тобой… Фобос носится вокруг Марса «на боку», он всегда, как наша Луна, повернут к планете одной стороной, и оба кратера расположены на экваторе этой космической «картофелины». Поэтому со дна Лимтока Марса не видно – глубоко, и края кратеров закрывают обзор. Но поднявшись на этот самый край, ты сразу видишь все. Красно-бурый горб четвертой от солнца планеты выпирает, дыбится из-за близкого горизонта, закрывая две трети неба. И это так страшно и прекрасно, что хочется немедленно вцепиться во что-нибудь надежное, в какой-нибудь крепкий фонарный столб, чтобы не упасть туда – в Марс и не разбиться через короткое время о его пустынную поверхность насмерть, став мертвым на мертвом. Но фонаря под руками нет и быть не может. Поэтому ты стоишь, ощущая себя малой легонькой козявкой на покатом боку арбуза и слышишь, как твое сердце отбивает в груди бешеный ритм со скоростью сто пятьдесят ударов в минуту.
