– Не жалуюсь, – сказала Эрика. – Хальб литр, Ганс!
– Хальб литр! – командир сделал ленивое движение кистью, имитируя партийный жест.
Никто уже и не помнил, когда древнее нацистское приветствие «хайль Гитлер!» окончательно превратилось в пародийное дружеское «хальб литр!»
[7]
. Говорят, начало было положено еще до начала Большой войны при жизни фюрера теми, кто ради красного словца и статуса вольнодумца готов был рискнуть своей жизнью.
Затем, на Восточном фронте, в промерзших насквозь страшных окопах Сталинграда оно приобрело особое звучание.
После стало чем-то вроде символа особого армейского шика и свободомыслия, отличного от тупого фанатизма «истинных национал-социалистов».
И, наконец, здесь, на Новой Германии, за двести лет окончательно утратило смысловой налет фиги в кармане и перешло в разряд жаргонного приветствия всех нормальных военных, особо не замороченных изрядно заплесневелой уже идеологией Третьего Рейха.
– Если и впрямь принес, поцелую в носик, – сообщила Эрика. – Раненным в бою положено.
– Встрепенулась, птичка! – радостно констатировал Ганс и широко осклабился, демонстрируя крупные, хорошо отремонтированные зубы. – Хвалю.
– Мы не птички, мы осы, – привычно ответила Эрика. – И не трепещем, а жалим. Так принес или нет?
– Обижаешь! – воскликнул командир, после чего торжественно извлек из карманов и водрузил на прикроватную тумбочку плоскую бутылку кальвадоса и плитку шоколада. Натурального.
– Специально интересовался у врача, – сказал он. – Тебе можно. И даже нужно. Я имею в виду шоколад, хотя и кальвадос, уверен, не повредит.
Эрика не поверила своим глазам. Настоящий шоколад, приготовленный из бобов какао, был баснословно дорог, поскольку деревья рода Theobroma cacao, семена которых в числе прочих были привезены более двухсот лет назад на борту «Нибелунга», приживались в почве Новой Германии плохо, их выращивание и получение от них плодов было делом чертовски трудоемким. Гораздо дешевле обходилось изготовление шоколада синтетического, напичканного в целом теми же веществами. Его, в основном, и производили, и потребляли. Испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие, когда удавалось попробовать шоколад настоящий. При этом кальвадос или, допустим, коньяк (не говоря уже о водке) в подобных ухищрениях не нуждались, поскольку и яблони, и виноград на Новой Германии прижились, как родные.
– Спасибо, – сказала она растроганно, разворачивая обертку. – Шоколад – это чересчур.
– Ничего не чересчур. Ты мне жизнь спасла, между прочим. Стаканы где?
– В тумбочке. Ты преувеличиваешь.
– Нет, – Ганс полез в тумбочку, достал оттуда два чистых стакана, отвинтил крышку, налил в оба и спрятал на всякий случай бутылку в тумбочку. – Мы потом всей эскадрильей проанализировали ситуацию. Не открой ты вовремя огонь, этот каменный член прихлопнул бы меня в момент. Я и маму бы вспомнить не успел. Давай, – он обхватил стакан сверху, второй подал Эрике и подмигнул, – за твое скорейшее выздоровление. Чтобы гауляйтер не услышал.
Эрика взяла стакан точно таким же хватом, они глухо чокнулись, выпили. Ганс мощно втянул ноздрями воздух, выдохнул ртом:
– Хор-роший кальвадос.
– Ага, – Эрика бросила в рот квадратик шоколада, протянула плитку командиру. – Закусывай.
– Да ну, – покосился тот. – Это тебе.
– Не морочь мне голову, – поморщилась Эрика. – Бери, говорю. А то обижусь.
С причмокиванием пожевали шоколад. Затем Ганс налил по второй и выпили снова. На этот раз за удачу. Чтобы она и впредь не отворачивалась.
– Как там моя машина, – спросила Эрика, – восстановлению подлежит или полный капут?
– Всмятку, – сказал Ганс. – Но героические техники базы «Мерзебург» творят чудеса. Впрочем, тебе на нем скорее всего больше не летать.
– Ты что, командир? – агрессивно поинтересовалась она. – Хочешь сказать, из-за этой дырки меня комиссуют?
– Глупости. Через две недели будешь лучше прежнего. Но за две недели твой «охотник» вряд ли восстановят. Только ходовые испытания потребуют месяц. Не говоря уж о пристрелке новых пушек и наладке аннигилятора. Так что получишь другую машину. Это не считая «железки» второго класса.
– Железного Креста?! – ахнула в голос Эрика.
– Тс-с. Я тебе ничего не говорил. Но знаю, что представление ушло и по всем признакам должно быть утверждено. Равно, как и твое новое звание.
– Опа. Неужто штабс-фельдфебеля дождалась?
– Это наверняка. Однако есть подозрение, что, возможно, и лейтенанта.
– Ух ты. И насколько сильное подозрение?
– Весьма сильное.
– Надо же. Вот что бывает, когда с риском для жизни разносишь на атомы гигантские каменные члены!
– Да уж, – ухмыльнулся Шефер. – Но и это, мой прекрасный господин обер-фельдфебель, еще не все.
– Куда уж больше, – хмыкнула она. – И так голова кругом.
– Кальвадос, – пояснил Ганс, – штука забористая. Теперь – внимание! – главная новость, – он сделал паузу и с заговорщицким видом оглянулся на дверь.
Эрика не повелась и молча ждала.
– Есть характер, – сказал обер-лейтенант. – Уважаю.
У Эрики дрогнули в готовой расцвести улыбке краешки губ, но обер-фельдфебель не промолвила ни слова.
– Ну ладно, – сдался командир эскадрильи. – Слушай. Ровно через две недели боевой космический флот Новой Германии стартует к Земле. К нашей древней и прекрасной родине, стонущей нынче скорее всего под мерзкой и кровавой властью большевиков и евреев.
Он откинулся на спинку кресла, любуясь произведенным эффектом.
– Повтори, что ты сказал, – тихо попросила Эрика.
Шефер повторил и добавил:
– Всегда хотел знать, кто такие большевики и евреи. И есть ли они на самом деле.
– Я тоже, – сказала она. – Для меня это с детства какие-то сказочные персонажи, олицетворение злых сил.
– Верно, – засмеялся Ганс. – Меня прабабушка, помню, вечно пугала: «Будешь плохо себя вести, придет большевик и утащит к себе в Сибирь. А там хо-олодно, стра-ашно…» Ужас. Что ж, теперь будет возможность убедиться лично, так это или нет.
– Наливай, – скомандовала Эрика своему командиру. – Такую новость лучше переваривать с кальвадосом. Наливай и рассказывай подробно. Если, конечно, у тебя есть время.
– Есть, – заверил обер-лейтенант. – Времени у меня сегодня навалом.
И полез в тумбочку за бутылкой.
Глава 11
Борт патрульного космокрейсера «Неустрашимый»
Капитан-командор Иван Малкович
