— А вы? — спросил герцог. — Достаточно ли счастья других, чтобы сделать счастливой вас саму? Вы ничего не хотите для себя?
— Я не знаю, чего хочу, — со вздохом ответила девушка. — Я хочу только, чтобы папа предоставил мне самой искать любовь. Или позволил ей меня найти.
— Она найдет вас, — предсказал герцог. — Вы были созданы, чтобы любить и быть любимой. Так же неизбежно, как ночь сменяет день, вы найдете счастье в том, чтобы дать счастье мужчине.
— Но кто же это будет? — мечтательно спросила Ровена. — Близко ли он, далеко ли?
— А что вам подсказывает сердце? — тихо спросил герцог.
— Ничего. Что может знать сердце, если я еще не встретила своего суженого? Но могу сказать одно: у него не будет знатного титула и он будет любить меня до беспамятства.
— Если он будет любить вас, возможно, вы сумеете простить ему титул, — предположил герцог.
Ровена задумалась.
— Я постараюсь ему простить, — согласилась она. — Но это будет очень трудно, учитывая, с каким рвением его бросится одобрять мой отец.
— Одобрение вашего отца пойдет ему в ущерб?
— Господи, да, — поддразнила девушка. — Его должна выбрать я, и никто другой.
Герцог сжал в руках ее ладонь и пристально посмотрел ей в глаза.
— Я надеюсь, — медленно проговорил он, — что у вас в жизни будет все, чего вы хотите. Я надеюсь, что вы выйдете замуж за человека, который будет любить вас, как вы того заслуживаете, и который будет готов положить за вас жизнь. Я надеюсь, что он никогда не разочарует вас и не сделает ничего, чтобы лишиться вашей любви. И я молюсь, чтобы вы были счастливы до конца своих дней. Ибо вы достойны только лучшего.
Он наклонился, с жаром прижался губами к руке Ровены и ушел.
Глава восьмая
Плавание проходило в ленивом приятном затишье.
Но когда они достигли Марселя, покой нарушили волнения самого непредвиденного характера.
Когда корабль причалил, Джейн Стэнтон радостно вскрикнула. Проследив за взглядом подруги, Ровена увидела Фрэнка Диллона, мужчину, с которым Джейн была помолвлена. Фрэнк стоял на набережной и до боли в глазах вглядывался в корабль.
— Это он! — закричала Джейн. — Ах, Фрэнк, милый!
Как только спустили трап, девушка сбежала вниз, прямо в объятия Фрэнка. Они стояли, обнимая друг друга, а все столпились у борта, радостно улыбаясь и обмениваясь многозначительными взглядами.
— Фрэнк, Фрэнк, — всхлипывала Джейн. — Я так по тебе скучала!
— Джейн, дорогая, пожалуйста, прости меня.
— Мне нечего прощать, — с жаром сказала она. — Я одна виновата.
— Нет, нет, это я был упрям, как осел.
— Ты не был упрямым, как осел.
— Был, был.
— Не был…
— Почему она просто не позволит ему взять вину на себя и не покончит с этим? — раздраженно спросила леди Гонория.
Губы Марка изогнулись в улыбке.
— Тетушка, ты ничего не понимаешь.
— Чепуха! Я знаю Фрэнка Диллона с рождения, такого болвана нужно еще поискать. Но у него доброе сердце, и, если Джейн с ним счастлива, я за нее очень рада. Но было бы здорово, если бы они освободили трап.
Однако когда счастливые молодые люди поднялись на борт, леди Гонория была с ними сама любезность. Всем пришлось выслушать повесть о том, как Фрэнк рисковал жизнью и здоровьем, прорываясь сквозь Европу в отчаянной попытке достичь Марселя раньше их корабля.
— Твои родители сказали мне, что вы, вероятно, причалите здесь, — объяснял он Джейн, сияя. — Я приехал вчера и встречал каждый корабль. Мне просто необходимо было увидеть тебя и попросить прощения за то, как ужасно я себя вел…
— Нет, милый, это я ужасно себя вела…
— Если они собираются заново завести эту песню, я требую свой ленч, — проворчала леди Гонория.
Вскоре стало очевидно, что их компания нарушится, потому что Фрэнк приехал забрать Джейн в Англию. Но как они могут отправиться в путешествие вдвоем? Это же совершенно непристойно!
Выходом было обвенчаться немедленно. Церемония состоялась на борту. А провел ее преподобный Адриан Фарли.
Ровене досталась роль главной подружки невесты, и именно ей Джейн отдала свой букет.
Потом, в облаке конфетти, молодожены уехали на вокзал, чтобы начать свое путешествие домой.
— И знаете что? — задумчиво сказала тем вечером Ровена Марку. — Я так и не узнала, почему они вообще расторгали помолвку.
— Как же? Потому что Фрэнк был упрям как осел, — с улыбкой сказал Марк. — Вы слышали, он сам это сказал.
Они рассмеялись. Молодые люди стояли у перил и любовались морем. У Ровены и Марка вошло в привычку вести поздним вечером беседы. Ровене, в частности, они нравились потому, что подчеркивали братские и дружеские отношения между ней и Марком.
По какой-то причине для нее это было важно. Вероятно, она хотела держать Марка на расстоянии этим безопасным статусом, потому что не была готова разобраться с путаницей мыслей, которые порой ее одолевали. Иногда эти мысли приходили к ней во сне.
Тогда Ровена снова видела герцога, каким он был в ту ночь в Лиссабоне, как горели его глаза, когда он требовал ответить, влюблена ли она в Брайса, и как потом он стоял на пороге своей каюты в распахнутой рубашке… Девушка вспомнила, что он тоже видел ее едва одетой, и стыд залил краской ее щеки. Но в то же время она чувствовала какое-то неизведанное ранее волнение.
Меньше всего Ровене хотелось вспоминать, с каким пылом он целовал ей руку. Даже теперь при мысли об этом ее кожа вспыхивала там, где ее касались губы Марка.
Нет, она еще не готова была лицом к лицу столкнуться с этими мыслями и воспоминаниями. Слишком сладко было плыть по течению дружбы, зная, что позднее… быть может…
— Вы опять это делаете, — сказал Марк, с улыбкой всматриваясь в ее лицо.
— Делаю что?
— Прячетесь в свой внутренний мир, куда мне не позволено входить.
Знал бы он, что ее внутренний мир наполнен им. Но она не могла ему это рассказать. Поэтому улыбнулась и ответила:
— Бедные Джейн и Фрэнк. Почему мы смеемся над ними, если они искренне любят друг друга и хотят одного — быть вместе? На самом деле им одним удалось осуществить мечту, которая собрала нас здесь.
— Даже если они капельку нелепы в своем счастье? — спросил Марк. — Будем откровенны, в этой паре ни один не блещет интеллектом.
— Вот именно, ни один. Они идеально подходят друг другу. Почему бы им не быть нелепыми? Разве любовь только для умных, рассудительных людей?
— Нет, — сказал герцог. — Вы совершенно правы. В их нелепости было что-то величественное, потому что им не было до нее дела. Как и до нас, и до всего остального в мире. Для них важно только то, что они вместе.
