– Ну понятно, – сказал он, – сын полка. А при чем тут эти стихи?
– При том. Когда человек в твоей форме говорит «я бы дал тебе лет шестнадцать», сразу начинаешь думать, по каким статьям.
– Если тебя раздражает этот китель, – сказал он, – сними свое глупое платье, и скоро вместо погон будет мягкая серая шерстка. Вот так, хорошо. Какая ты сегодня умница…
– Слушай, а ты им сделаешь пропуск в храм Христа Спасителя?
– У-у-у!
– Нет? И правильно. Мы же только что этому Брайану ответ написали. Хотя… Хочешь вклеить ему так, чтобы вышло по-настоящему аристократично?
– Р-р-р!
– Если после этого письма, где ты ему все объяснил, ты все-таки устроишь ему пропуск, будет действительно высший класс. А?
– Р-р-р!
– Значит, сделаем?
– Р-р-р!
– Хорошо. Я тебе тогда напомню… Вот дурак, а? Я же сказала, не перекусывай! Купи себе пластмассовую кость в собачьем магазине и грызи на здоровье, когда меня здесь нет. Что у тебя, зубы режутся? Волчище… И давай быстрее, через час надо быть в лесу.
*
Машина остановилась на краю леса, недалеко от панельной шестиэтажки, которую я наметила в качестве начального ориентира.
– Куда теперь? – спросил Александр.
Он держал себя со снисходительным дружелюбием взрослого, которого вовлекают в бессмысленную игру дети. Меня это раздражало. «Ничего, – подумала я, – посмотрим, что ты скажешь через час…»
Взяв пакет с шампанским и бокалами, я вылезла из машины. Александр что-то тихо сказал шоферу и вылез следом. Я неспешно пошла к лесу.
В лесу уже было лето. Стояли те удивительные майские дни, когда зелень и цветы кажутся бессмертными, победившими навсегда. Но я знала – пройдет всего две-три недели, и в московском воздухе разольется предчувствие осени.
Вместо того чтобы любоваться природой, я глядела под ноги – мои каблуки-шпильки уходили в землю, и надо было следить, куда ставишь ногу. Мы дошли до скамейки, стоявшей между двух берез. Это был следующий ориентир. Отсюда до дома лесника оставалось всего несколько шагов.
– Присядем, – сказала я.
Мы сели на скамейку. Я протянула ему бутылку, и он ловко открыл ее.
– Хорошо тут, – сказал он, разливая шампанское по бокалам. – Тихо. Еще весна, а все уже зеленое. Цветы… А на севере всюду снег. И лед.
– Чего это ты про север вспомнил?
– Так просто. За что пьем?
– За счастливую охоту.
Мы чокнулись. Допив шампанское, я разбила бокал о край скамейки и острой стеклянной кромкой перерезала лямку платья над правым плечом. Он следил за моими действиями с хмурым неодобрением.
– Будешь изображать амазонку?
Я промолчала.
– Слушай, а почему ты вся в черном? И очки черные? Закос под «Матрицу»?
Я опять промолчала.
– Нет, ты не подумай. Черное тебе действительно идет, только…
– Дальше я пойду одна, – оборвала я.
– А мне что делать?
– Когда я побегу, можешь бежать следом. Только где-нибудь сбоку. И умоляю тебя, не вмешивайся. Даже если тебе что-то не понравится. Просто держись в стороне и смотри.
– Ладно.
– И соблюдай дистанцию. А то напугаешь людей.
– Каких людей?
– Увидишь.
– Мне все это не нравится, – сказал он. – Тревожно за тебя. Может, лучше не надо?
Я решительно встала.
– Все. Начинаем.
Я уже говорила, что целью охоты на кур является супрафизическая трансформация, и здесь очень важна правильная последовательность подготовительных действий. Чтобы трансформация началась, мы ставим себя в крайне неловкое положение – такое, когда от собственной нелепости перехватывает дыхание и хочется провалиться сквозь землю от позора. Именно для этого нужны вечернее платье и туфли на каблуках. Мы доводим ситуацию до такого абсурда, что нам не остается иного выхода, кроме как превратиться в зверя. А курочка требуется как биологический катализатор реакции – без нее трансформация невозможна. Крайне важно, чтобы она оставалась в живых до самого конца – если она гибнет, к нам быстро возвращается человеческий облик. Поэтому выбирать следует самую здоровую и сильную птицу.
Подойдя к курятнику, я посмотрела на дом лесника. В его окне отражалось солнце, и я не видела, есть ли кто-нибудь за стеклом. Но люди в доме точно были. Из открытой двери доносилась музыка – строгие мужские голоса (кажется, монашеские) пели: «Добрая ночь… божий покой… божий покров над уснувшей землей…»
Следовало спешить.
Курятник представлял собой дощатую будку с наклонной крышей из обтянутой полиэтиленом фанеры. Я откинула задвижку, распахнула царапнувшую о землю дверь и сразу увидела в зловонной полутьме свою добычу. Это была коричневая курочка с белым боком – когда все остальные куры кинулись по углам, она одна не тронулась с места. Словно ждала, подумала я.
– Ко-ко-ко, – сказала я хриплым неискренним голосом, быстро нагнулась и схватила ее.
Курочка оказалась смирной – дернувшись, чтобы поправить неловко поджатое крыло, она замерла. Как всегда в такие минуты, мне казалось, что она отлично понимает природу происходящего и свою роль в нем. Прижимая ее к груди, я попятилась от курятника. Моя туфля увязла каблуком в земле, подвернулась и соскочила с ноги. Вслед за ней я сбросила и вторую.
– Эй, дочка, – позвал голос.
Я подняла глаза. На крыльце стоял мужик лет пятидесяти, в затертой рабочей спецовке, с густыми висячими усами.
– Ты чего? – спросил он. – С головой непорядок?
Вслед за мужиком из двери появился румяный парень лет тридцати, тоже с усами – видимо, сын. Он был одет в синий спортивный костюм с крупными буквами «ЦСКА». Я отметила, что оба слишком плотного телосложения для быстрого бега.
Приближался момент истины. Глядя на них с загадочной улыбкой, я расстегнула молнию на правом боку. Теперь платье держалось на одной левой лямке, и я легко высвободилась из него, дав ему упасть на землю. На мне оставалась только короткая ночная рубашка оранжевого цвета, которая совершенно не сковывала движений. Ветерок приятно обвевал мое полуголое тело.
На крыльцо вышел третий зритель – мальчик лет восьми с пластмассовым мечом в руках. Он уставился на меня безо всякого удивления – наверно, я была для него подобием ожившей картинки из телевизора, в котором он видел и не такое.
– Не стыдно? – спросил вислоусый глава дома.
Вот тут он попал в самую точку. Стыд к этому моменту заполнил всю мою душу. Это был уже не стыд – отвращение к себе. Мне казалось, что я стою в эпицентре мирового позора, и на меня смотрят не просто оскорбленные куровладельцы – целые небесные иерархии, мириады духовных существ с гневным презрением глядели на меня из своих недостижимых миров. Я стала медленно пятиться от курятника.
