Одна из самых серьезных проблем в мире современного искусства – придумать оригинальную и свежую вербальную интерпретацию работы. Нужны бывают буквально несколько фраз, которые затем можно будет перепечатывать в каталогах и обзорах. От этого кажущегося пустяка часто зависит судьба произведения. Здесь очень важна способность увидеть объект с неожиданной, шокирующей стороны, а это замечательно получается у твоего приятеля с его варварски-свежим взглядом на мир. Поэтому Брайан хотел бы получить разрешение использовать мысли, высказанные вчера Александром, для концептуального обеспечения инсталляции. Сопроводительный текст, который я прилагаю – это как бы сплав идей Брайана и Александра:
„В работе Асуро Кешами “VD-42CC” сочетаются разные языки – инженерный, технический, научный. На базовом уровне речь идет о преодолении: физического пространства, пространства табу и пространства наших подсознательных страхов. Инженерный и технический языки имеют дело с материалом, из которого изготовлен объект, но художник говорит со зрителем на языке эмоций. Когда зритель узнаёт, что какие-то люди дали этому маленькому педику пятнадцать миллионов фунтов, чтобы растянуть пизду из кожзаменителя над заброшенным футбольным полем, он вспоминает, чем занимается по жизни он сам и сколько ему за это платят, потом глядит на фото этого маленького педика в роговых очках и веселой курточке, и чувствует растерянность и недоумение, переходящие в чувство, которое германский философ Мартин Хайдеггер назвал “заброшенностью” (Geworfenheit). Зрителю предлагается сосредоточиться на этих переживаниях – именно они являются эстетическим эффектом, которого пытается добиться инсталляция“.
Брайан предлагает Александру гонорар в одну тысячу фунтов. Это, конечно, небольшая сумма, но вариант сопроводительного текста не окончательный, и полной уверенности, что он будет использован, нет. Поговори с Александром, ОК? Можете написать ответ лично Брайану на этот же адрес, я сейчас с ним в легкой ссоре. Он в дурном настроении – ночью его не пустили в заведение, называющееся „Night Flight“. Сначала его остановил face control (не понравились спортивные туфли), потом из недр этого вертепа вышел какой-то голландский сутенер и велел Брайану одеться „more stylish“. Брайан сегодня ведь день повторяет: „Stylish? Тот, который передо мной прошел? В зеленом пиджаке и синей рубашке?“ И срывает свое плохое настроение на мне. Ну да ничего :-=)))
Самое главное, не забудьте про пропуск в храм Христа Спасителя!
Люблю и помню,
твоя И».
Александр внимательно прочитал распечатку. Затем сложил лист бумаги вдвое, затем еще раз вдвое, а затем порвал его.
– Тысяча фунтов, – сказал он. – Ха. Он, видимо, не вполне понимает, с кем имеет дело. Знаешь, напиши ему ты. Ты все-таки лучше владеешь английским.
– Спасибо, – сказала я скромно. – А что написать? Мало предложил?
Он смерил меня взглядом.
– Обложи его хуями по полной программе. Но только так, чтобы было аристократично и изысканно.
– Это невозможно, – сказала я. – При всем желании.
– Почему?
– В аристократических кругах не обкладывают друг друга хуями. Так не принято.
– Тогда обложи тем, чем принято, – сказал он. – Но так, чтобы у него жопа треснула. Ну давай, включи этот свой сарказм, которым ты мне всю душу проела. Пускай он хоть раз пользу принесет.
Что-то в его тоне удержало меня от вопроса, о какой именно пользе он говорит. Он был трогателен в своей детской обиде, и мне передалась ее часть. А уж если быть честной до конца, разве надо дважды просить лису обложить хуями английского аристократа?
Сев за компьютер, я задумалась. Моя интернационально-феминистическая составляющая требовала, чтобы ответ строился вокруг фразы «suck my dick», как у самых продвинутых американок. Но рациональная часть моего «я» подсказывала, что в письме, подписанном Александром, этого будет недостаточно. Я написала следующее:
Dear Lord Cricket,
Being extremely busy, I'm not sure that you can currently suck my dick. However, please feel encouraged to fantasise about such a development while sucking on a cucumber, a carrot, an eggplant or any other elongated roundish object you might find appropriate for that matter.
With kind regards,
Alexandre Fenrir-Gray
Я специально написала не «Alexander», а «Alexandre», на французский манер. Фамилию «Fenrir-Gray» я придумала в последний момент, в приступе вдохновения. Она уж точно звучала аристократично. Правда, сразу вспоминался чай «Эрл Грей», из-за чего подпись чуть отдавала бергамотовым маслом, но все равно имя было одноразовым.
– Ну? – спросил он.
– Примерно так, – сказала я. – Дорогой лорд Крикет, в настоящий момент я очень занят и не уверен, что вы можете сделать мне, так сказать, это самое. Однако не стесняйтесь фантазировать на эту тему в то время, как будете сосать огурец, морковку, баклажан или любой другой продолговатый округлый предмет, который вы найдете подходящим для этой цели. С уважением, Саша Серый.
– А можно без уважения?
– Тогда не будет аристократично.
– Ну ладно, – вздохнул он. – Посылай… А потом иди сюда, у Серого Волка есть дело к Красной Шапочке.
– Какое еще дело?
– Сейчас у нас будет это… Коллоквиум по психоанализу русских народных сказок. Мы будем кидать Красной Шапочке пирожки в корзинку. К сожалению, пирожок у нас всего один. Поэтому кидать его в корзинку мы будем много раз подряд.
– Фу какая пошлость…
– Ты сама подойдешь или мне за тобой сходить?
– Сама подойду. Только давай договоримся, быстренько-быстренько. Нам уже ехать пора. И сегодня мне ничего не перекусывай, а то я замучилась новые трусики покупать, хорошо? Мне же не всякие подходят.
– Угу.
– И еще, пока ты говорить можешь…
– Чего?
– Скажи, почему тебе каждый раз надо ввернуть в разговор эту апологию самодовольного воинствующего невежества?
– Это как?
– Ну как про Красную Шапочку и психоанализ. Мне иногда кажется, что ты пытаешься трахнуть в моем лице всю историю и культуру.
– С культурой – есть немного, – сказал он. – А при чем тут история? Ты что, Сфинкс? Сколько тебе, кстати, лет? Я бы дал лет шестнадцать. А сколько на самом деле?
Я почувствовала, как мои щеки становятся горячими-горячими.
– Мне?
– Да.
– Знаешь, – нашлась я, – я как-то читала стихи одного прокурора в малотиражке министерства юстиции. Там было стихотворение про юного защитника Родины, которое начиналось со слов: «Я не дал бы ему и пятнадцати лет…»
